Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

лишь руку протянуть, ты сразу о нем поминаешь! – защищался Чуньшэн. – Я ведь тебе правду говорю, барин на этот раз болен очень серьезно, госпожа тоже в безвыходном положении, вот и зовет вас, как живую бодхисатву. Сама подумай, есть ли у нее другой способ позвать тебя? Даже если считать, что именно она подослала кого-то избить тебя, это тоже можно объяснить. Она велела мне пригласить тебя, и это говорит о том, что она уступает, признает свое поражение. Сколько тебе еще придется ждать, если ты не воспользуешься случаем и не сядешь на осла, когда дорога в гору? Ведь стоит тебе поухаживать за барином, чтобы он быстрее пришел в себя, как ты станешь человеком заслуженным, и даже госпожа будет вынуждена благодарить тебя, тайное станет явным, заветное – общеизвестным. Сестрица Сунь, тебе удача привалила. А идти или не идти – тебе самой решать…

8

С корзинкой собачатины на руке Сунь Мэйнян толкнула калитку западного павильона и сразу увидела чинно сидевшую в кресле смуглую женщину с усыпанным оспинами лицом и опущенными уголками губ. Пылающее тело вдруг остыло, пышно распустившиеся цветы сердца словно покрылись толстым слоем инея. Она смутно почувствовала, что снова попала в ловушку, которую ей устроила жена уездного. Но она все же была дочь актера, и ей не впервой было напускать на себя важный вид. Она все же была женой мясника, и для нее блеск ножа и вид крови были привычным делом. В конце концов, она – возлюбленная уездного, знает, что такое чиновничья добродетель. Мэйнян быстро уняла смятение и воспрянула духом на борьбу с женой уездного. Две женщины, две пары глаз, смотрящих прямо друг на друга, ни та, ни другая не желала проявить слабость. Взгляды скрестились, как клинки, в душе у каждой звенел свой монолог, складывающийся в изящную сценку.

Супруга уездного. Надо полагать, ты знаешь, что я – дама из знатной семьи?

Сунь Мэйнян. А про меня ясно как день, что я ликом подобна луне и цветку!

Супруга уездного. Я – его главная жена, и мы сочетались законным браком!

Сунь Мэйнян. Я – его близкая и родная подруга.

Супруга уездного. И тем не менее, ты – лекарство, которое может излечить моего супруга, все равно что собачий или бычий камень[127].

Сунь Мэйнян. Ты, по сути дела, – безделушка на женской половине барина, не более чем деревянная или глиняная кукла.

Супруга уездного. Даже если ты очаруешь его самыми разными прелестями, моего положения тебе не поколебать.

Сунь Мэйнян. Хоть ты из благородных, настоящей любви барина ты не добилась. Барин сам говорил, что постельными делами лишь раз в месяц с тобой занимается, а со мной…

При мысли о постельных делах с барином сердце Сунь Мэйнян затрепетало. Все подробности их интимных отношений красочно всплыли в голове. Ее глаза засверкали влажным и ярким блеском. Суровый образ жены уездного уже померк перед ее глазами.

Жена уездного заметила, что на щеках девушки перед ней, свежей, как только что сорванный с дерева медовый персик, вдруг выступил румянец, дыхание ее участилось, взгляд стал рассеянным – явные свидетельства душевного смятения. Поэтому она почувствовала, что одержала моральную победу. Ее всегда напряженное лицо чуть смягчилось, из-за ярко-красных губ показались белоснежные зубы. Она швырнула под ноги Сунь Мэйнян нефритового будду на красном шнурке, надменно заявив:

– Я эту вещицу с детства носила, потом ее у меня собака стащила, и от нее теперь несет псиной. У тебя дома каждый день собак режут, думаю, ты притерпелась к такому, вот и жалую тебе.

Лицо Сунь Мэйнян раскраснелось. При взгляде на нефритового будду тут же разболелся зад, перед глазами словно пронеслось все, что произошло тем вечером. Накатил яростный гнев, так и подмывало броситься и разодрать эту напыщенную рожу, но ноги не слушались. Все из-за барина, из-за него позволяю тебе одерживать верх над собой. Ясное дело, ты швырнула мне под ноги не только безделицу, но и мое достоинство, мое положение, это вызов и обида. Нефритовый будда лишал решимости. Нагнуться и поднять – значит удовлетворить тщеславие жены, не поднимать – сохранить свое достоинство. Поднимешь – жена останется довольна, не поднимешь – может разгневаться. Будет довольна – это все равно что вольница нашей с барином любви. Разгневается – на пути любви возникнет неизбежное препятствие. В прежних беседах с барином слышался некоторый трепет перед женой с ее безобразной внешностью, возможно, в связи с ее блистательным происхождением. Род ее хотя и пришел в упадок, но свое влияние сохранял. Может, барин перед ней на колени встает, что же я переживаю из-за того, чтобы склониться перед ней? Все ради любви к барину. И Сунь Мэйнян, наклонившись, подняла нефритового будду. Чтобы насыпать земляную стену, надо с землей повозиться, мелькнула мысль. Хватит комедию ломать! И она встала на колени, изобразив, что польщена нежданной милостью:

– Простолюдинка благодарит супругу уездного за оказанную мне честь.

Та облегченно вздохнула:

– Ступай, барин в кабинете.

Сунь Мэйнян встала, подняла корзину, полную собачатины и желтого вина, повернулась и собралась идти. Но супруга окликнула ее. Не глядя на Мэйнян, она уставилась черными как смоль глазами в окно:

– Он в годах, ты молода…

Сунь Мэйнян намек поняла и невольно вспыхнула, не зная, что сказать. Супруга уездного встала, вышла из павильона и направилась на женскую половину. Ножки маленькие, как два треугольничка, недаром что из высшего общества.

В сердце Сунь Мэйнян смешалось множество чувств: и ненависть, и любовь, и гордость победы, и унижение поражения.

9

Под целительным уходом Мэйнян аппетит Цянь Дина стал постепенно налаживаться, день ото дня просветлялся его ум и ободрялось его настроение. Он прочел накопившиеся документы и все хмурился, лицо заволокло тучами.

Поглаживая Мэйнян по округлому заду, уездный сказал:

– Эх, Мэйнян, Мэйнян, за то, что я не арестовал твоего отца, его превосходительство Юань может арестовать меня.

Мэйнян подсела к нему:

– Барин, мой отец набросился на немца, но ведь дыма без огня не бывает. Немцы убили мою мачеху и их детей, а еще захватили и перебили двадцать четыре невинных человека. Они и так достаточно поживились, к чему еще арестовывать моего отца? Есть ли на свете справедливость?

– В чем могут разбираться женщины? – горько усмехнулся уездный.

Мэйнян ухватила его за бороду и нежно промурлыкала:

– Я ни в чем не разбираюсь, но знаю, что мой отец невиновен.

– Что бы я ни думал о вине твоего