Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

Он сел на землю, растирая закоченевшие руки, и смотрел, как Чуньшэн и Лю Пу сгребают траву по обеим сторонам дороги. В свете звезд их силуэты то сгибались, то разгибались, как огромные твари, устраивающие себе логово. Из темноты доносилось тяжелое дыхание и треск ломаемой сухой травы. С Млечного Пути вниз то и дело устремлялись потоки метеоритов. В их проблесках виднелись синеватые лица слуг и заросшая травой пустошь. По лицам свиты можно было догадаться, как выглядит его собственное, скукожившееся от холода лицо. Он вдруг вспомнил о шапке, символе чиновничества, и торопливо распорядился:

– Чуньшэн, брось собирать траву. Я шапку потерял.

– Погодите, вот запалим огонь, при свете легче будет искать, – сказал Чуньшэн.

Чуньшэн посмел не повиноваться приказу, а также открыто выразить свое мнение насчет головного убора, и от такого необычного поведения слуги уездному только и оставалось, что без конца вздыхать. Этой глубокой ночью посреди пустыря любые давние устои требовали сильных поправок.

Слуги сгребали перед ним сухую траву, пока не получилась небольшая копна. Потрогав ее, сырую, пахнущую инеем, он громко осведомился:

– Чуньшэн, есть чем разжечь?

– Худо дело, нету, – ответил Чуньшэн.

– У меня в мешке есть, – сказал Лю Пу.

Начальник вздохнул с облегчением:

– Ты, Лю Пу, – человек обстоятельный! Запали огонь, а то я задубел совсем.

Лю Пу достал из мешка кресало, кремень и трут, присел на корточки перед кучей травы и принялся высекать огонь. От кресала с кремнем разлетались тысячи искорок, с шорохом сыпавшихся на сухую траву. Через некоторое время Лю Пу подул на трут. Под его дыханием трут постепенно краснел. Потом Лю Пу набрал в рот побольше воздуха и подул ровно и долго. Наконец, пыхнул крохотный язычок пламени. Настроение уездного поднялось. Не сводя глаз с отсвета разгорающегося огня, он на время забыл о телесной боли и душевных печалях. Лю Пу приложил трут к траве. Та без особого желания вспыхнула слабым огоньком, который, казалось, скоро погаснет. Лю Пу приподнял траву, очертил круг, покачал кучу в руках из стороны в сторону. Огонек становился все больше и вдруг разгорелся ярким пламенем. Лю Пу быстро сунул трут под траву, оттуда поднялся белый дымок, повеяло горьким ароматом, и душа уездного исполнилась благодарности. Белый дым становился все гуще, его словно можно было выхватить из воздуха. Наконец пробилось гулкое золотистое пламя. Дым тут же истончился. Затрещал режущий глаз огонь, осветивший большую часть пустыря, на котором они оказались. К зарождающемуся костру сбились, фыркая и крутя хвостами, лошади и мул. На узких длинных мордах животных словно заиграли улыбки. Глаза лошадей и мула сверкали, как алмазы, а головы их будто стали неестественно большими. Уездный приметил свою шапку. Та лежала на охапке травы, как несушка на яйцах. Он велел Чуньшэну принести ее. Шапка была в грязи и трухе, хрустальный шарик на верхушке – символ ранга – сбился на сторону, одного пера не хватало. «Очень плохой знак, – мелькнула мысль. – Да ну их, все эти знаки», – тут же поправил он сам себя. «Какие тут могут быть плохие и неплохие знаки. Ты только что вообще мог умереть, когда лошадь тебя тащила по земле!» И с этим Цянь Дин натянул шапку на голову, не из желания продемонстрировать свой авторитет в этих местах, а из желания погреть черепушку. Грудь быстро согрелась от пылающего огня, а спина как раз застыла, как железо. На внезапное тепло заледеневшая кожа отзывалась болью и покалыванием. Уездный немного отодвинулся назад, но тепла по-прежнему недоставало. Тогда он встал и повернулся к огню спиной, но как только та согрелась, грудь успела замерзнуть. Поэтому он снова был вынужден повернуться грудью к огню. От всех этих поворотов туда-сюда тело вновь обрело живость. Лодыжки еще болели, но было очевидно, что тяжких повреждений у него не было. Настроение еще более улучшилось. Все три животины в свете огня жадно хватали сухую траву, и их удила бряцали особенно звонко. Белая лошадь помахивала хвостом, как большой связкой распущенных серебряных нитей. Искры в костре постепенно становились все меньше, они летели во все стороны, как несущаяся вниз вода. Трава, разгораясь, трещала все реже и тише. Огонь мало-помалу быстро распространялся дальше, а в выжженных местах на ровной поверхности подымался ветер. В свете костра то и дело выскакивало что-то пушистое: то ли зайцы, то ли лисицы. В темноте небес с криками пролетали птицы, может, жаворонки, а может, горлицы. Костер догорал, осталась лишь кучка темно-красной золы. А во все стороны катился настоящий степной пал – зрелище весьма впечатляющее. Возбужденный уездный заявил, весело поблескивая глазами:

– Такое за всю жизнь не увидишь. Чуньшэн, Лю Пу, не зря мы с вами в это путешествие отправились!

Сели они на своих лошадей и мула и продолжили движение в сторону Лайчжоу. Огонь уже распространился далеко и походил на сверкающие волны прибоя. Холодный ночной воздух нес его шире и дальше.

3

Ранним утром уездный и его спутники достигли Лайчжоу. Ворота были закрыты, подъемный мост был поднят, стражников на воротах не было видно. Громко кричали петухи в крестьянских хозяйствах, деревья и стебли травы были покрыты инеем. Начальник заметил, что на брови Чуньшэна и Лю Пу тоже лег иней, и тут же представил, как выглядит сам. На лицах свиты был слой черной пыли, ясное дело, он и сам приехал такой же. Он предположил, что появление на приеме у его превосходительства начальника района с лицом, покрытым инеем, обветренным и запыленным, произведет на начальство самое благоприятное впечатление. Он помнил, будто за главными воротами районного центра был каменный мост и не было подвесного, но теперь каменный мост уже снесли и заменили на подвесной из больших сосновых досок. Должно быть, для того, чтобы предотвратить нападение ихэтуаней на защищенный крепостной стеной и рвом город? Уездный в душе не считал это правильным, он верил, что крестьяне могут восстать, только если на другой день их ждет гибель от голода.

На горизонте показался красный шар солнца, и городские ворота широко распахнулись, со скрежетом стал опускаться и подъемный мост. Путешественники известили стражников на воротах, кто они такие, и верхом проследовали за городскую стену. Копыта лошадей и мула звонко цокали по белым камням. На улице было тихо и спокойно, лишь несколько вставших спозаранку местных набирали воду в колодце. Над колодцем поднимался белый пар, сруб был покрыт узорчатым инеем. От лучей красного солнца непокрытую кожу чуть