Сломленный бог - Гарет Ханрахан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И никак иначе. А за два медяка тебе продадут двугрошовый обед.
Сальники пройдут, куда им заблагорассудится.
– Помчите со всей прыти, – приказал Бастон. Он порылся в кармане, отыскал ключ. – Есть тайник на Журавлиной улице. В Мойке. Пошлешь туда парней и скажешь, чтоб принесли то, что там лежит, на Фонарную, понял? Все до последнего.
Вор кивнул.
– И дай мне свою винтовку.
Когда воры скрылись, Бастон покачал в руке оружие, оценивая вес, баланс. Нужно отвлечь погоню, чтобы парни добрались до Нового города целыми, но еще важнее, есть правила, которые надо соблюдать. Отмеченные пеплом обязаны верно служить Гхирдане. Нет прощения тому, кто принял пепел и нарушил присягу. Слово мужчины должно быть твердым. Поэтому Бастон отказывался вступать в Эшдану – если он не мог хранить верность, значит, не мог и дать клятву, и не важно, насколько с нею было б удобнее. Для клятвопреступников отведен особенный ад.
Он отщелкнул затвор, вынул флогистонный заряд, проверил, воткнул обратно в ствольную коробку.
Убивать Бастону приходилось далеко не раз. Первое убийство он совершил в четырнадцать, когда воры воевали с бандой Пяти Ножей. Те пришли за Хейнрейлом, за его ближним кругом, пришли за Хеданом. И за семьями главарей. В комнату Карлы вломилась бакланья башка, перед мысленным взором до сих пор стояли черные птичьи глазки, в ушах до сих пор скрипело курлыканье. В доме сидели люди из Братства, отцовские бойцы, и они ранили тварь, отдав жизни за детей Хедана, но убил баклана именно Бастон. Снес пернатую голову с человечьих плеч. Он помнил, как лопнула требуха, как из шеи под давлением брызнула кровь, окрашивая мир в красный цвет.
После этого Хейнрейл приставил его к Холерному Рыцарю.
– У мальчугана талант, Хедан. – Холерный Рыцарь был у Хейнрейла силовиком, ломал людям ноги. Не только ноги. Назови конечность, назови кость. Назови нужную разновидность боли, и Холерный Рыцарь знал, как ее причинить. На службе у Рыцаря Бастон убивал несколько раз, и много, много чаще бил – некоторых так жестоко, что они скорее желали бы умереть. Нижние боги, одного парня он так поломал, что тот живым продал свое тело алхимикам, добровольно пошел в чан, чтобы только прекратить боль. Это Хейнрейл заставлял его заниматься такими вещами. Хейнрейл приказывал калечить людей.
Всякий раз, убивая, он действовал по чужому приказу. Исполнял распоряжения Хейнрейла. Холерного Рыцаря. Каждое убийство сажало пятно, пока грязь не стала его броней. Хотелось смыть ее навсегда, но вместо этого он все глубже забредал в нечистоты. При нем была только вера в законы Братства – тонкая нить, но Бастон надеялся, что она станет для него путеводной.
Барроу все говорил. Выворачивался наизнанку перед дозором. Не важно, что он там им рассказывал. Главное – однажды он принял пепел.
Бастон навел винтовку, совместил метки прицела. Лицо Барроу в перекрестье. Еще один шаг в трясину. Чуть-чуть надавил, и окно окрасилось красным.
Он бросил винтовку и побежал, а дома вокруг замерцали свечным, яростным пламенем. Бастон не слишком хорошо знал эту новую часть Гвердона, поэтому приходилось угадывать, какие улицы выведут с мыса наверх, а какие упрутся в тупики. Сильные и легкие преследователи скакали по крышам, сверкали головами-прожекторами. Верещали, перекликаясь друг с другом, точно в погоню высыпала стая кипящих чайников.
Куда теперь? Если вправо, то можно добраться до чудесной бухточки в Исповедном заливе, выступа Нового города. Теперь там швартуются гхирданские корабли. Однако между ним и бухтой полно домов, муравейник сараев, навесов, пристроек – жилищ бедноты из Маттаура. Если он заблудится или увязнет в толчее, тогда от свечек не уйдет.
Другой вариант – упырий туннель, прямо по курсу. Подземный ход пронизывал мыс, как червоточина – яблоко. Бастон выбрал бы туннель не мешкая – тот проходил у самой поверхности, и был невелик шанс наткнуться на плотоядных особей, – но нынче упыри работают на дозор…
…Справа на крыше мигнул огонек, и выбор сделали за него. Бастон пригнул голову и с топотом понесся к туннелю, пыхтя, как грузовой поезд. Сальники приближались – их восковые конечности не знают усталости, лица горят изнутри адским пламенем.
Тьма туннеля поглотила его, но совсем ненадолго. Прыгающий огонек одного из сальников разогнал темноту. Свеча мигала, озаряя вырубленные стены, зеленые в алмазных блестках водяных капель, скользкую жижу на полу.
Бастону не успеть. Граница на том конце туннеля. Черт, еще окажется, что лириксиане так и так завалили свой выход. С его везением станется. Он поднажал, сослепу поскользнулся на мокрых камнях, плюхнулся в грязь, снова вскочил. В отдалении что-то шумело, по трубе хлестала вода. Может, туннель сейчас затопит и его вместе с сальником смоет в Исповедный залив. Утонуть, как Фей, наверно, не самый плохой конец.
Сальник поравнялся с ним, поставил подсечку, и Бастон опять плюхнулся в грязь. Кулак въехал в живот, скручивая вора пополам. Существо вскинуло его за волосы, впечатало мордой в стену, потом снова бросило. Захихикало, выставив нож. Свет превращал блестящее лезвие в пламя.
– ОН НЕ ТВОЙ.
Слова вышли у Бастона изо рта, но то были не его слова, не его голос. И на вкус они были как земля, гниль и мясо.
На долгий миг сальник застыл, лишь подергивалось пламя свечи. Существо восприняло странный голос без страха, но с интересом. Восковые пальцы удивительно бережно ощупали горло Бастона, словно в изумлении – как это он сумел издать такой громкий шум?
– УХОДИ.
Сальник покрутил лезвием, вздернул подбородок Бастона, словно из любопытства вознамерился рассечь трахею. И вдруг судорожно выгнулся, выронил нож и скакнул назад на четвереньках, как потревоженное насекомое. Пламя у него в голове разгорелось ярче, потом стало ядовито-синим. Рот открылся, выплескивая плавленый воск. Сальник проскрежетал несколько невнятных слов, затем повернулся и побежал.
Бастон еще немного повалялся в грязи, ломота стиснула и не отпускала все тело. Голос исторгся снова, как рвота:
– БАСТОН, ПЕРЕДАШЬ ХОЗЯИНУ, ЧТО Я ДОЛЖЕН С НИМ ВСТРЕТИТЬСЯ. СКАЖЕШЬ – Я ЗНАЮ ТО, ЧЕГО НЕ ЗНАЕТ ОН. СКАЖЕШЬ, ЧТО Я ХОЧУ ГОВОРИТЬ СО ШПАТОМ.
Раск очнулся, разбуженный сновидением об упырях. Открыл глаза, но в комнате темно и ничего не видно, так что он растерялся – не застрял ли в туннеле у Исповедного? Или весь тот туннель – его часть?
Он открыл внутренний глаз, приник к восприятию Шпата и увидел все. Смертную плоть на кровати, заляпанные простыни. Пришлось подплывать ближе к телу, чтобы заново завладеть им, – и вот он у себя в спальне, на Фонарной улице. В городе ночь, и на мостовых скользко от дождя. Секунду назад сиял день и было сухо
