История российского сыска - Пётр Кошель

С коммунистическим приветом

С. Медведев, А. Шляпников».

Заявление Медведева и Шляпникова рассматривалось в По­литбюро ЦКК ВКП(б) 23 октября 1926 года. Президиум ЦКК вы­нес решение об объявлении Шляпникову строгого выговора с предупреждением, а Медведев был исключен из партии.

В ответ на новое обращение Медведева и Шляпникова в По­литбюро ЦК и Президиум ЦКК ВКП(б) с просьбой отменить принятое решение им было поставлено условие публично при­знать ошибочными положения письма Медведева «члену Бакин­ской организации т. Барчуку», открыто заявить о том, что они считают ошибкой своей то, что допустили в борьбе с ЦК и с пар­тией фракционные методы; что никакой фракционной работы ве­сти не будут и призывают к тому же своих единомышленников.

31 октября в «Правде» были опубликованы заявление Медве­дева и Шляпникова, отредактированное Кагановичем, и «Изве­щение от ЦК и ЦКК» по этому поводу. Тексты этих документов были утверждены Политбюро ЦК ВКП(б) 30 октября.

В заявлении, написанном под угрозой партийных санкций, Медведев и Шляпников признавали свои его ошибки, а в «Изве­щении от ЦК и ЦКК» говорилось:

«ЦК и ЦКК с удовлетворением извещают всех членов партии, что тов. Медведев и тов. Шляпников обратились в ЦКК и ЦК с заявлением, в котором они не только признают вред своей фрак­ционной работы, но и отказываются от пропагандировавшихся ими глубоко неправильных взглядов. ЦК и ЦКК констатируют, таким образом, дальнейший развал оппозиционного блока, что означает полную и категорическую победу идеи ленинского един­ства ВКП(б)».

Президиум ЦКК ВКП(б) отменил решения о партвзыскании, наложенном на Шляпникова, и об исключении Медведева из партии. Политбюро с этим решением согласилось.

Преследования бывших участников «рабочей оппозиции» оправдывались якобы не прекращающейся деятельностью ее и в середине 20-х годов, и в более позднее время. В условиях уси­ливающегося в партии командно-административного режима положение бывших лидеров группы «рабочей оппозиции» ста­новилось все более тяжелым.

Весной 1930 года возникло дело омской группы «рабочей оп­позиции». К партийной ответственности вновь были привлечены Шляпников и Медведев.

28 мая 1930 года партколлегия ЦКК ВКП(б) приняла решение: «Признать, что тов. Шляпников А. Г., будучи извещенным участ­никами омской подпольной организации, что в Омске в 1928— 1929 годах организована и работает подпольная группа «рабочей оппозиции», не принял всех необходимых мер к ликвидации этой антипартийной группы и не информировал руководящие партий­ные органы о наличии такой группы, чем способствовал укрепле­нию у членов этой подпольной организации мысли, что он, Шляпников, является по-прежнему сторонником взглядов «рабо­чей оппозиции», а не защитником партийной линии». Такое же решение на этом заседании было принято и в отношении Медве­дева. А 3 августа 1930 года Шляпникову был вынесен строгий вы­говор.

В решении об этом, подписанном заместителем секретаря партколлегии ЦКК ВКП(б) И. Акуловым, говорилось:

«Президиум ЦКК констатирует, что т. Шляпников, вопреки всем заявлениям, сделанным им в речах о своем согласии с пар­тией, не прекратил до сих пор поддержки антипартийных эле­ментов, ведущих фракционную борьбу против партии, а в деле омской группы «рабочей оппозиции» до последнего момента не только не помогал партии вести борьбу с остатками «рабочей оппозиции», но прикрывает ее, выдвигая клеветническое анти­советское обвинение по отношению к ОГПУ, по-большевистски борющегося против попыток вести подпольную антипар­тийную работу.

Президиум ЦКК, объявляя строгий выговор т. Шляпникову за его клеветническое обвинение, направленное против ОГПУ, на­поминает т. Шляпникову о постановлении XI съезда РКП (б) в от­ношении его».

Проверка дела Шляпникова, проведенная позже, не установила фактов его фракционной деятельности ни в связи с так называе­мой «бакинской оппозицией», ни в связи с так называемой ом­ской группой «рабочей оппозиции». Обвинения участников этих групп в антисоветской контрреволюционной деятельности не подтвердились.

В 20—30-е годы Шляпников издал свои воспоминания о рево­люционной деятельности. Первая книга вышла в 1920 году, чет­вертая, последняя, — в 1931 году. В январе 1932 года в «Правде» была опубликована рецензия (О. Чаадаевой, П. Поспелова и дру­гих) с резкой критикой мемуаров Шляпникова «1917 год».

Рассмотрев его публикации, Политбюро приняло решение: «Предложить т. Шляпникову признать свои ошибки и отказаться от .них в печати. В случае же отказа со стороны т. Шляпникова выполнить этот пункт в 5-дневный срок — исключить его из ря­дов ВКП(б)».

Шляпников обратился в Политбюро с разъяснением некото­рых положений своих воспоминаний. Он писал: «Все свои воспо­минания о революционной работе я не рассматриваю как научно- систематизированные исторические труды и не могу отрицать возможность наличия в них таких формулировок, которые могут подать повод для неправильного толкования».

Шляпников просил дать ему возможность опубликовать под­готовленный юпечати том воспоминаний, исправить имеющиеся в его работах неточности и разрешить дальнейшую литературную деятельность. В этих просьбах ему было отказано.

Ультиматум, предъявленный Политбюро Шляпникову, ста­вил его перед альтернативой: или он признает несуществующие ошибки и тем самым поставит под сомнение свои труды, или он будет исключен из партии. Организаторы этого дела рассчитали верно. Они знали, что для Шляпникова партия пре­выше всего.

9 марта 1932 года в «Правде» было опубликовано заявление Шляпникова в ЦК ВКП(б), в котором он признавал свои ошибки и заверял, что примет все меры к их исправлению и к защите ге­неральной линии партии.

Но это не помогло. 17 июня 1933 года комиссия по чистке пар­тийной организации Госплана РСФСР, где работал Шляпников, исключила его из партии за непризнание прошлых ошибок и как окончательно порвавшего с большевизмом. Это решение под­твердила областная комиссия по чистке партии.

Шляпникова так много раз заставляли каяться и в действи­тельных, и в мнимых ошибках, что подобное обвинение звучало, по меньшей мере, фарисейски.

15 июля 1933 года Шляпников написал письмо Сталину.

«Обстоятельства чрезвычайного порядка, — говорилось в нем, — обязывают меня обратиться лично к Вам и через Вас в Политбюро с протестом против той кампании шельмования ме­ня, в связи с чисткой ячейки Госплана РСФСР, как в самой ячей­ке, так и особенно в партийной печати: «Московский рабочий», «Правда». В первый день чистки ячейки я был избран мишенью для всех и хотел очистить себя от всякой политической скверны. Около меня создали атмосферу сенсации, мелкого клеветничества и из меня делают уже в печати законченного двурушника. Если к этому прибавить еще и то, что комиссия по чистке, о чем я про­сил ввиду обострения глухоты на оба уха, навязала мне 17 июня как окончательный срок, к которому обязала подпиской явиться, — я явился, хотя и больной, выступил, рассказал о себе, всех своих ошибках, но слушать не мог, так как был глухой, а поэтому и не мог дать должного отпора тем шкурникам типа Чупракова, кото­рые клеветали на меня, а с их голоса шельмует меня и печать, — то картина издевательства будет полная.

Прошло уже свыше двух недель по окончании чистки, а я до сего времени не могу получить даже справку о том, какие мотивы послужили комиссии для исключения меня из партии...

В Госплан РСФСР я послан Вами... Вам я могу сказать, что ра­ботой в Госплане я сам удовлетворен не был, но не ставил ни перед Вами, ни перед ЦК вопрос о переходе на другую, потому что с конца осени 1932 года ухудшилась моя болезнь — глухота. Уже в течение четырех последних месяцев больше половины вре­мени я был глухой на оба уха. Врачи помогали мне лечением и ог­раничили продолжительность работы, а в июне запретили мне всякое занятие, сопряженное с напряжением слуха, предупреж­дая, что несоблюдение... повлечет полную потерю слуха.

И это обстоятельство мне поставили также в вину. Нашелся даже член ЦКК, который пришел на чистку и порочил меня за то, что я не явился к нему, а послал письмо с выдержкой из постанов­ления врачей.

Вся создавшаяся вокруг меня обстановка убеждает меня в том, что ни районная комиссия, ни областная моего дела не разрешат, а потому я и обращаюсь к Вам с просьбой положить конец изде­вательствам надо мною и обязать комиссию по чистке предъявить мне факты о моем двурушничестве».