История российского сыска - Пётр Кошель

Получив это письмо, Сталин наложил резолюцию: «В Цент­ральную комиссию по чистке. И. Сталин».

Центральной комиссии ло чистке партии 29 сентября 1933 года. В его работе принял участие Ежов, выступивший с большой ре­чью. В ней, в частности, говорилось:

«Сейчас Шляпников недоуменно всех спрашивает — в чем за­ключаются его преступления? Ошибки его всем известны, осуж­дены, он их признает, чего еще надо? Мы все знаем, что, когда пе­ред Шляпниковым стоял вопрос — быть или не быть в партии, он всегда в конечном итоге начинал «признавать» свои ошибки. Од­нако на этом только и ограничивался. Через некоторое время Шляпников делал опять ошибку, вначале ее отстаивал, но, когда партия подводила Шляпникову грань — быть или не быть ему в партии, опять начиналось признание ошибок, и опять этим де­ло ограничивалось.

Как же так получилось, тов. Шляпников, когда ты в борьбе против партии проявлял достаточно активности и никакой актив­ности не проявлял в борьбе за генеральную линию партии, в борь­бе с осуждением своих собственных ошибок?! Перед тобой здесь Шкирятов и Ярославский поставили вопрос — дрался ли ты по­литически на протяжении всего этого времени за генеральную ли­нию партии, где ты выступал с осуждением своих собственных ошибок?

Ты не смог на этот вопрос ответить и не показал ни одного до­кумента и факта, говорящего за то, что ты в какой-либо степени дрался за генеральную линию партии. Об этом здесь идет речь.

Беда в том, что бешеной энергии, которую ты развивал в кри­тике против партии, этой энергии у тебя не было за партию.

Вот основное, что мы тебе ставим в вину, отметая все другие частные и мелкие вопросы (давали или не давали тебе машину и т. п.).

Второе. Шляпников задает недоуменный вопрос: «Как так случилось, что неожиданно в 1933 году, зная о его ошибках, зная, что он эти ошибки признал, зная об осуждении его ошибок пар­тией, люди вдруг собрались и начинают поднимать и ворошить все старое сызнова и ставят под вопрос возможность его пребыва­ния в партии?»

Это пустяки и никому не нужная наивность. Мы не случайно обсуждаем вопрос о Шляпникове — быть или не быть ему в пар­тии. Тов. Шляпникову небезызвестно решение ЦК по чистке партии.

Во время чистки партии каждый член партии подводит итоги своей работы в партии, и партия подводит итоги его работы в пар­тии. Совершенно естественно поэтому, когда мы начинаем подво­дить итоги и прошлого, и настоящего тов. Шляпникова, подводя эти итоги, мы должны со всей прямотой сказать, что они говорят не в пользу Шляпникова.

К тебе, Шляпников, со стороны партии было проявлено ис­ключительно терпимое отношение. Член партии ты старый, рабо­чий, культурный рабочий. На твое воспитание партия затратила очень много. Своим горбом ты тоже поработал. Пишешь книги, что не под силу еще многим из рабочих. И партия все время тер­пеливо к тебе относилась, думая, что Шляпников исправится.

Этим терпеливым отношением партии ты все время злоупо­требляешь. Все твои знания и способности, на которые потраче­но немало сил партии и твоих собственных сил, ты на протяже­нии полутора десятков лет употребил только на борьбу против партии. Терпение партии исключительно и целиком опровергает твои же собственные утверждения о режиме в партии и т. п., о ко­торых ты неоднократно говорил и писал.

Третье. Сейчас мы решаем судьбу Шляпникова — быть ему в партии или не быть. Если мы сейчас оставим Шляпникова в партии, ни один член партии этого не поймет. Вряд ли мы этим оставлением будем в правильном духе воспитывать молодых чле­нов партии, которые о политических ошибках Шляпникова зна­ют в достаточной степени. Совершенно естественно, нам будут задавать вопрос о тех строгостях, которые мы предъявляем ко всем членам партии, и о том исключении, которое мы делаем для Шляпникова.

Я думаю, что Шляпникова надо будет из партии исключить».

Выступая на этом заседании, Шляпников заявил: «Если Цент­ральная комиссия по чистке считает, что мои выступления здесь были неясны, я говорил и еще раз повторяю, что я и не мыслю се­бя вне партии, и какое бы ни было ваше решение, я останусь чле­ном партии».

Однако Центральная комиссия 31 сентября 1933 года утвердила решение ячейковой комиссии Госплана РСФСР об исключе­нии Шляпникова из партии.

Вопрос об исключении Шляпникова был заранее предрешен.

Из стенограммы заседаний Центральной комиссии по чистке видно, что дискуссия ее членов была лишь о том, за что его ис­ключить: за «старое» — участие в оппозиции 1920—1922 годов или за «новое» — будто бы не выступал против троцкистов и мораль­но разложился. В конце концов было решено: исключить из рядов ВКЛ(б) и за «старое», и за «новое».

В первой части своей аргументации комиссия исходила из то­го, что, по ее мнению, Шляпников не признал ошибок прошлого и не участвовал активно в борьбе с троцкизмом. Вторая часть об­винений — «перерожденец» — обосновывалась тем, что, будучи председателем жилищного кооператива, Шляпников выступил в суде в защиту беспартийного члена кооператива, в квартиру ко­торого по ордеру, подписанному секретарем ЦК, первым секрета­рем МГК и МК ВКП(б) Кагановичем, в нарушение существовав­шего законодательства был вселен работник аппарата МК партии.

В своей объяснительной записке, написанной для комиссии по чистке, Шляпников искренне признавал, что он вел оппози­ционную работу накануне X съезда РКП(б), но категорически от­рицал свою причастность к троцкистской оппозиции 1923 года, а также к троцкистско-зиновьевскому блоку 1926—1927 годов. Никаких оппозиционных документов в эти годы он не подписы­вал, и это полностью соответствовало действительности.

Но комиссия не приняла во внимание объяснения Шляпни­кова. Вскоре он был сослан в административном порядке на Кольский полуостров.

В декабре 1933 года решением Московской областной комис­сии по чистке партии из ее рядов был исключен и соратник Шляп­никова по «рабочей оппозиции» 1920—1922 годов Медведев с фор­мулировкой: «...как буржуазный перерожденец, не разделяющий программы и линии партии, политически и организационно по­рвавший с партией». Его отправили в ссылку в Карельскую АССР, где он работал в мастерских Беломорско-Балтийского канала.

Сразу после убийства Кирова 1 декабря 1934 года Шляпников, Медведев и ряд других бывших участников «рабочей оппозиции» были арестованы органами НКВД. Уже сам состав привлеченных к ответственности лиц, среди которых вместе с бывшими извест­ными лидерами «рабочей оппозиции» были люди, не игравшие сколько-нибудь существенной роли в жизни партии, говорил о надуманности затеваемого дела.

При аресте Шляпникова и Медведева в январе 1935 года у них были изъяты материалы так называемой «московской контррево­люционной организации» — группы «рабочей оппозиции» и дру­гих оппозиционных групп 20-х годов, партийные и служебные до­кументы различных ведомств и организаций, где они работали в разное время.

Большинство арестованных по данному делу отрицало свое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности и сам факт существования в 30-х годах организованной московской группы «рабочей оппозиции».

Но это не принималось во внимание.

Шляпников обвинялся в том, что до 1935 года проводил под­польную антисоветскую работу, создал в городах Москве, Омске и Ростове контрреволюционные группы «рабочей оппозиции» и руководил ими, а также в том, что устраивал на своей квартире собрания московской группы «рабочей оппозиции», на которых критиковались мероприятия партии и Советского правительства и вырабатывались контрреволюционные установки, распростра­нявшиеся затем среди единомышленников в других городах.

На первом после ареста 3 января 1935 года и последующих до­просах Шляпников отвергал обвинения в проведении какой-либо контрреволюционной работы на протяжении трех предшествую­щих аресту лет, отрицал правдивость предъявленных ему «обличи­тельных» показаний Каменева, Сафарова, Вардина-Мгеладзе, Сергиевского и Михайлова, а также свое участие в создании и ру­ководстве «контрреволюционными» организациями «рабочей оп­позиции» в Москве, Омске и Ростове.

«Впервые слышу, — говорил Шляпников следователю, — о су­ществовании подобного рода нелегальных групп».

16 января 1935 года А. Шляпников обратился с письменным заявлением на имя прокурора СССР Акулова и наркома внутрен­них дел СССР Ягоды. В этом документе, в частности, говорилось: