Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо

«Хорошо. Я пока уберу отсюда эту падаль. Солуму не станут задавать вопросов».

Горти провел рукой по волосам Зены. Его взгляд, блуждая по трейлеру, наткнулся на труп Людоеда. Он быстро подошел к нему и, бормоча «не люблю, когда подсматривают», перевернул лицом вниз. Потом сел за стол, на котором лежала мертвая лилипутка. Придвинул кресло, скрестил руки и лег на них щекой. Горти не касался Зены и не смотрел на нее. Но он был с ней, близко-близко. Мягко окликнул ее, как живую:

– Зи?.. Тебе больно, Зи? Судя по твоему виду, больно. Помнишь, что делает котенок на ковре, Зи? Мы часто об этом говорили. Ковер мягкий, котенок вонзает в него когти, потя-я-ягивается. Передние лапы далеко вперед, зад кверху, зевает – а-а-а-у-у-ум! Потом просто валится на бок. Приподними его лапу – она совершенно безвольная – пум! и упала на густой, мягкий ковер. И если представить себя таким котенком вместе с чуть взъерошенной шерстью и виднеющимися розовыми деснами, потому что котику лень плотно сомкнуть челюсти, то боль пройдет сама собой.

А еще…

Тебе больно, потому что ты не такая, как люди, правда, Зи? Интересно, сколько человеческого в самих людях? В «странных людях», лилипутах человечности больше, чем в других. А в тебе и подавно. Да, теперь я понимаю, почему ты страстно желала вырасти. Тебе приходилось притворяться человеком и по-человечески горевать, что ты не выросла большой; таким способом ты скрывала от всех свою неземную природу. Наверное, ты даже порой верила, что ты настоящий человек – пока не столкнулась сегодня с действительностью.

Ты взглянула ей в лицо и умерла.

Ты полна музыки, смеха, слез и страстей – как настоящая женщина. Ты щедра, и тебе не чужда сопричастность.

Эх, Зена, кристаллы сотворили тебя из очень красивой мечты.

Почему они не довели ее до конца?

Почему они не доводят начатое до конца? Почему есть наброски, но нет картин? Есть аккорды, но нет мелодий? А пьесы прерываются на середине второго акта, не достигая развязки?

Зи, не надо ничего говорить…

Разве каждый набросок должен превратиться в картину? Каждая музыкальная тема – в симфонию? Подожди, Зи… Мне пришла в голову важная мысль.

Ты ее и подсказала. Помнишь, чему ты меня учила – книги, музыка, картины? Покинув труппу, я уже был знаком с Чайковским и Джанго Рейнхардтом, «Томом Джонсом, найденышем» и с «1984». Потом учился сам, находил новые сокровища. Теперь у меня есть Барток и Джанкарло Менотти, «Наука и здравомыслие» Коржибски и «Плинкский сад» Бейкер. Ты понимаешь, о чем я, милая? Новые сокровища, вещи, о которых я прежде не подозревал.

Не знаю, какое место в жизни кристаллов занимает искусство, но оно у них есть. Пока они молоды и развиваются, они пробуют силы в подражании. А когда совокупляются (если это можно так назвать), они создают нечто новое. Вместо подражания берут живое существо и клеточка за клеточкой перестраивают его согласно своему воображаемому идеалу.

Я покажу им новый идеал. Новое направление, в котором они прежде не мечтали.

Горти поднялся и подошел к двери. Опустил жалюзи и задвинул засов. Вернувшись к столу, из глубокого ящика с левой стороны вытащил тяжелую шкатулку красного дерева, открыл ее взятым у Людоеда ключом и достал несколько лотков с кристаллами. Горти с любопытством рассмотрел камешки под светом настольной лампы. Не обращая внимания на наклейки, он ссыпал кристаллы в кучку рядом с телом Зены и накрыл их ладонями. В трейлере, несмотря на лампу, было довольно темно, в закрытые шторами окна свет почти не проникал.

Горти наклонился и поцеловал гладкий холодный локоть.

– Никуда не уходи, – прошептал он. – Я скоро вернусь.

Потом склонил голову, закрыл глаза и ввел разум в темноту. Ощущение, что он находится в трейлере, рассеялось; отделившись от реальности, Горти превратился в путника, идущего сквозь лишенное света пространство.

На смену зрению пришел новый орган чувств, позволяющий осознавать присутствие Сущностей. На этот раз не было никакого ощущения «группы» – лишь одна… нет, три далекие пары. Все остальные – одиночки без связи друг с другом, без какого-либо обмена, каждый развивал свою собственную эзотерическую, замысловатую линию мыслей. Даже не мыслей, а чего-то, похожего на мысли. Горти остро почувствовал различия между существами. Одно излучало сгусток величественности, достоинства и покоя. Аура второго была подвижна, непоседлива. Третье таило в себе зыбкие пульсирующие серии побуждений, приводившие Горти в восторг, но недоступные пониманию.

Самое странное заключалось в том, что он, чужак, вовсе не был среди них чужим. Земным чужакам, впервые появляющимся в клубе, аудитории или бассейне, в некоторой степени дают понять, что они пока еще не стали своими. Горти же не чувствовал и тени подобного отторжения. Равно как и причастности. Он знал, что его присутствие заметили. А они знали, что за ними кто-то наблюдает. С ним никто не пытался вступить в контакт, – но никто не пытался и уклониться от контакта.

Ум внезапно озарила догадка. Людей заставляет двигаться и действовать единственный императив – выжить! Человеческий разум неспособен отталкиваться от какой-либо другой основы.

У кристаллов она была совершенно иной.

Горти почти постиг ее – однако не до конца. Такое же простое, как команда «выжить!», их побуждение стояло так далеко от всего, о чем он читал и слышал, что суть ускользала от понимания. А значит, в свою очередь, кристаллы должны воспринять его посыл как нетривиальный и увлекательный.

Поэтому он направил им призыв. Не словами – такое словами не выразить. То, что следовало сказать, вышло из него одним толчком, как готовая красочная картина. Она вместила в себя все, что дремало в его уме последние двадцать лет – книги и музыку, страхи, радости и недоразумения, все его побуждающие мотивы. Моментальная вспышка-сообщение долетела до всех кристаллов.

В сообщении говорилось о прекрасных белых зубах и музыкальном слухе Зены. О том времени, когда она выгнала Хадди, о нежности ее щеки и глубине мысли в ее взгляде. О ее теле с тысячами примеров из мира людей, подтверждающих его красоту. О выразительных переборах уменьшенной гитары, о роскошном голосе, о борьбе за спасение рода, от которого сама она была отлучена по воле кристаллов. Зена предстала в сообщении простодушной в своей наготе, плачущей, но скрывающей слезы за переливами смеха. Рассказ о том, как она жила, страдала и умерла.

В основе лежала человеческая природа, а как следствие – великий нравственный принцип: во‐первых, должен выжить род, затем – группа, и уж потом – отдельная особь.

Все добро и все зло, все моральные устои, весь прогресс – все сводилось к этим трем базовым императивам. Личное выживание в ущерб группе подвергало опасности весь род. Выживание группы за счет рода – чистой воды