Загадка Эдгара По - Эндрю Тейлор

Я попытался встать на ноги, не сводя глаз со старика, которого хватил удар.

Иверсен пронзительно закричал.

Я резко повернулся на звук, чуть было не потеряв равновесие, и тут же услышал стук. Пистолет упал на пол, но каким-то чудом не выстрелил и все еще был взведен. Иверсен молча склонился над Мэри-Энн, ударил ее кулаком, а потом обхватил за талию.

Я упал на пол, перекатился и схватил пистолет связанными руками. Иверсен швырнул Мэри-Энн через всю комнату. Она зацепилась за ноги Карсуолла и растянулась на полу, вскрикнув, поскольку стукнулась еще не зажившей после порки спиной о ножку стула. Я сжал рукоятку пистолета. Пальцы нащупали курок. Вытянув левую руку и чуть было не вывихнув себе плечо, я выгнул спину и прижал пистолет к правому бедру. Дуло смотрело прямо на Иверсена.

— Отойдите, — скомандовал я. — Поднимите руки вверх и отойдите в угол.

Он несколько секунд смотрел на меня, не проявляя ни паники, ни страха. Кем-кем, а трусом он никогда не был. Капля крови упала на пол. Я увидел рану у него на запястье и понял, что Мэри-Энн выплюнула кляп и укусила обидчика, и тот от неожиданности выронил пистолет.

— Отойдите, сэр, — повторил я.

Он поднял руки вверх и отошел в угол.

Ситуация изменилась настолько внезапно, что на какой-то момент я не понимал, как использовать ею наилучшим образом. Зато Мэри-Энн ни секунды не колебалась. Даже не взглянув в мою сторону, она присела подле Карсуолла. Воркуя и щебеча, обшарила карманы, переворачивая старика и так и сяк, словно он всего лишь большой куклой. Полагаю, Карсуолл был в сознании, поскольку его глаза оставались открытыми, двигались и даже увлажнились, пока Мэри-Энн занималась его карманами. Но двигаться он не мог и лежал там, словно выброшенный на берег кит, огромная туша в дорогом пальто, перепачканном вылетающим из печи пеплом.

Мэри-Энн нашла перочинный нож и принесла его мне с таким выражением лица, какое бывает у собаки, которая знает, что угодила хозяину. Пока я держал Иверсена на мушке, Мэри-Энн перепилила маленьким лезвием веревку на запястьях, стараясь не загораживать от меня мишень.

Я почувствовал, что боль усилилась. Веревка кое-где ободрала кожу до мяса. Взяв у девушки нож, я перерезал путы на ее ногах.

— Надо сходить за помощью, — прошептал я. — Его подручные могут быть поблизости.

Мэри-Энн покачала головой.

— Они уехали в город?

Она кивнула.

Мысли неслись с бешеной скоростью. Нет, за констеблем послать я не осмелюсь. Одного взгляда на лежащего у печи Карсуолла будет достаточно, чтобы настроить представителя закона против нас.

Я взял Мэри-Энн за руку и почувствовал, что она дрожит.

— А то письмо, что я выбросил из окна вчера, когда вы сидели во дворе лавки Иверсена, вы его подобрали?

Девушка энергично закивала, потом нахмурилась, ткнула пальчиком сначала в Иверсена, затем показала на себя и, наконец, провела по горлу.

— Вас видели? Поэтому и привезли сюда? Чтобы убить?

— У бедняжки помутился рассудок, — подал голос Иверсен. — Нельзя доверять ни одному ее слову… вернее, тому, что она хочет сказать.

Я пропустил его замечание мимо ушей.

— Письмо было адресовано американскому джентльмену, который живет на Брюэр-стрит. Если я заплачу вам, вы сможете отвезти еще одно письмо?

Мэри-Энн отошла на меня и присела на корточки у печи. Пальчиком правой руки она начертала на пепле слово «НОАК».

— Господи! Вы прочли записку? Так вы умеете писать и читать?

Она кивнула и неожиданно улыбнулась мне, потом стерла имя Ноака и написала:

ДВУКОЛКА ВО ДВОРЕ. Я ПОЕДУ.

— Вы могли бы сами отвезти письмо и отдать ему лично в руки? Вы умеете править лошадьми?

Мэри-Энн снова кивнула и стерла слова, а дальше написала следующее:

НАПИШИТЕ ПИСЬМО. ПОЕДУ С ПОРУЧЕНИЕМ.

Наш разговор шел медленно и тяжело, но не только из-за способа, с помощью которого Мэри-Энн выражала свои мысли, но и оттого, что мне нужно было следить за мистером Иверсеном, стоявшим в углу. Прежде чем мы продолжили, я решил отвести его в подвал, которые еще недавно служил мне тюрьмой. Казалось, наш пленник был счастлив исполнить приказ. Сначала я приставил к голове Иверсена пистолет, пока Мэри-Энн обыскивала его, чтобы убедиться, что он не спрятал другое оружие. Потом по моему сигналу Иверсен с поднятыми руками вывел нас из комнаты, он двигался медленно, как я потребовал.

— Ну и ну, — сказал он, спускаясь по ступеням в подвал. — Значит, девчонка у нас ученая. Кто бы мог подумать? Она живет у нас уже полгода, а мы и представления не имели. Вы ведь оставите мне свечу, а? Нет? Неудивительно.

— Где мы? Как девушке быстрее добраться до города?

— Из двора налево, на перекрестке направо, и меньше чем через милю выедете на дорогу, ведущую через Килбурн в Лондон.

— А чья это двуколка?

— Мистер Карсуолл нанял ее на каком-то постоялом дворе. Думаю, вы найдет счету него в записной книжке. Он правил лошадью сам, разумеется. Если бы Карсуолл путешествовал в одном из своих экипажей, то весь свет знал бы, куда он отправился. Кстати, в конюшне две лошади, черная кобыла моя.

— Вы очень любезны.

— А почему бы и нет? Вы можете полностью доверять мне, мистер Шилд, у меня нет причин обманывать вас, по крайней мере сейчас, зато я могу чего-то добиться, если буду делать все возможное, чтобы помочь вам. Кроме того, надеюсь, вы все-таки оставите мне свечу. Я очень не люблю темноту.

Иверсен был полон решимости, и казалось, отнесся к своей неудаче философски, я чуть было не согласился исполнить его просьбу. Но Мэри-Энн плюнула обидчику прямо в голову, когда он добрался до нижней ступени, а потом изо всех сил захлопнула крышку люка и с улыбкой задвинула засов.

Мы быстро обыскали территорию. Вся ферма состояла из большого дома, двора, к которому с одной стороны примыкали несколько амбаров, конюшня и пара подсобных помещений, — большая часть строений находилась в разрушенном состоянии. Ферма была небольшая, если судить по размерам зданий, а теперь о ней напоминали только постройки, остатки маленького огорода перед домом с загоном для скота да еще неухоженный разросшийся сад. Земля вокруг использовалась в основном под пастбища в ожидании, когда приедут подрядчики, засеют поля кирпичами и вырастят урожай домов.

Кухня и гостиная были единственными мало-мальски обжитыми комнатами. Остальная часть дома пребывала в упадке: сгнившие половые доски в птичьем помете, штукатурка отслаивается от стен, а в самой большой комнате наверху кое-где не было потолка — крыша местами провалилась, открывая вид на голубое небо. В одном из амбаров стояли три гроба, во втором — двуколка, а в конюшне по соседству ждали лошади.

Карсуолл был очень тяжелым — далеко не унесешь. Мы с Мэри-Энн оттащили его от печи. Я расстегнул пуговицы на бриджах, ослабил шейный платок и связал ему большие пальцы на случай, если старик притворяется, после чего мы накрыли его попоной, найденной на конюшне. Среди содержимого его карманов нашлись записная книжка и карандаш. Мэри-Энн вырвала несколько листков и вместе с карандашом сунула их в карман платья.

Даже тогда я уже осознал, что она стала совсем другим человеком. Это было очевидно не только по тому, как она себя вела, — я и сам относился к ней иначе. Пока она могла выражать свои мысли исключительно птичьим щебетом и примитивным языком жестов, я неосознанно обращался с нею как со слабоумной, словно ее немота была обусловлена умственной неполноценностью. Но теперь Мэри обрела голос, и я понял, что скорее неполноценен я сам, а не немая девушка.

Я сел за столом на кухне и написал записку мистеру Ноаку, лаконично изложив наше положение и попросив у него содействия и совета. Я помог Мэри-Энн запрячь лошадь в двуколку и наблюдал, как она выехала за пределы двора.

Я вернулся в гостиную и бросил еще одно полено в печь. Карсуолл тяжело дышал. Он по-прежнему лежал с открытыми глазами. Время от времени его губы подрагивали, но старик не мог произнести ни слова. Среди его пожитков, сваленных в кучу, нашелся портсигар. Я вытащил сигару и зажег ее угольком.

Я наклонился и разжал судорожно сведенные пальцы старика, все еще сжимавшие часы Бреге, словно время было последним, что он мог выпустить из рук. Его взгляд следил за каждым моим движением. Я приложил часы к уху Карсуолла и нажал на кнопку репетира — раздался еле слышный звон.

— Ayez peur, — сказал я вслух и посмотрел в полное угасшее лицо. — Вы меня слышите, сэр? Слышите звон часов?

Ответа не последовало. Его разум находился в плену; как и у Мэри-Энн, но в отличие от нее старик не мог даже написать на пепле. Я закрыл часы и сунул Карсуоллу в жилетный карман. Я оставил его считать минуты, часы, дни, а сам вернулся в кухню и постучал по крышке люка.

— Мистер Иверсен? Вы там?