Наперекор судьбе - Пенни Винченци

И Барти не выдержала, сдалась. Она злилась на себя, ругала за мягкотелость, но сил на дальнейшее сопротивление его натиску у нее не было. Была пятница, и ей вовсе не улыбалась перспектива еще одного уик-энда, проведенного под аккомпанемент его письменных раскаяний и сожалений.

– Хорошо, Лоренс. Сегодня вечером я встречусь с тобой. Но не за обедом и не за выпивкой. Просто встречусь.

– Где?

– Не имеет значения. Например, в Центральном парке.

– Там сейчас вечерами слишком жарко и людно. А как насчет «Русской чайной»?

Барти нравилось это заведение, немного мрачноватое, слегка экзотическое, круглый год с рождественскими гирляндами маленьких разноцветных лампочек и огромным количеством часов, которые показывали разное время.

– Хорошо. Но засиживаться я там не собираюсь. Выслушаю твои объяснения и уйду.

– Прекрасно.

Барти очень боялась, что совершает чудовищную ошибку, но у нее сейчас не было сил на правильные и осмысленные поступки.

Лоренс уже ждал ее. Он выбрал столик в дальнем углу ресторана. Вид у него был просто жуткий, и Барти, несмотря на всю свою злость, ощутила укол совести. Лоренс заметно похудел и осунулся. Блеск в глазах сменился измождением, и даже золотисто-рыжие волосы потускнели. Он весь потускнел.

Увидев Барти, он встал, протянул ей руку.

– Спасибо, что пришла. Прошу, – указал он на соседний стул.

– Благодарю. – Она села.

– Я заказал чай. Как видишь, ничего крепкого и опасного.

– Хорошо, – лаконично ответила Барти.

– Я по тебе так скучал.

– Неужели?

– Да.

– Тебе бы не пришлось скучать, будь ты с самого начала честен со мной.

– Я тебя не обманывал, – заявил он.

– Конечно. Просто вел себя нечестно.

– Не до конца честно, а это большая разница.

– Лоренс, пожалуйста, не пытайся меня заболтать и запутать. У меня нет на это сил.

– Я и не пытаюсь тебя запутать, – возразил он. – Просто излагаю факты так, как их понимаю.

– Но я их понимаю не так. Думаю, и другие тоже.

– Барти, ради бога, – произнес он с оттенком прежнего высокомерия, отчего ей, как ни странно, стало несколько легче. – Ты мне позволишь изложить свою версию? Или ты сразу выступишь в роли жюри присяжных и вынесешь приговор, даже не выслушав показания?

Барти молча смотрела на него. Молчание затягивалось.

– Ну что ж, Лоренс, излагай свою версию. Только прошу тебя, как можно короче. Самую суть.

Он улыбнулся одними губами:

– А тебе никогда не хотелось вместо редактора сделаться адвокатом?

Конечно, она должна была бы знать об этом. Такой вывод следовал из безупречной, неоспоримой логики его повествования, куда было вкраплено самооправдание и эмоциональный призыв к милосердию. Лоренс призывал ее хотя бы ненадолго принять его точку зрения.

Согласно его версии, еще в самом начале их знакомства он хотел рассказать ей правду. Но опасался, что это лишь повредит зарождающимся отношениям. Как бы отнеслась к нему Барти, узнав, что он обладает громадной властью не только над ее профессиональной жизнью, но и над издательством, в котором она работала? Такое признание наверняка ошеломило бы ее и даже испугало.

– Похвальная скромность, – огрызнулась Барти.

Каждый раз, встречаясь с нею, он собирался ей сказать, и каждый раз это становилось все труднее. Потом он вообще оставил эту затею. Барти притягивала его. Он влюблялся, думал только о ней, исполнял ее малейшие желания. Да и так ли уж нужна эта правда, если они любят друг друга?

Лоренс напомнил ей, что практически не вмешивался в дела нью-йоркского филиала «Литтонс». Он никогда не появлялся в издательстве, за исключением ежегодного заседания совета директоров. Политика издательства его совершенно не интересовала. Ему было все равно, какие книги они выпускают или, что важнее – здесь он усмехнулся, – какую прибыль приносят.

О том, что Лоренс владеет почти половиной акций нью-йоркского филиала «Литтонс», в издательстве знали лишь несколько человек из высшего руководства.

– К чему это афишировать? – спросил он. – Вряд ли я виноват, что Стюарт Бейли тебе не рассказал. И опять-таки, а почему он должен был рассказывать? Откуда он мог знать, что между нами что-то возникнет?

Акции нью-йоркского филиала «Литтонс» достались Лоренсу от его матери. Он их не просил, никогда не видел в них особой ценности, часто подумывал продать, однако не продавал.

Он с улыбкой добавил, что, к счастью, не обладает коварством Макиавелли, иначе, учитывая его финансовые возможности и власть над издательством, это могло бы серьезно осложнить их отношения. Особенно в первые недели знакомства.

– Это как? – спросила Барти, злясь на себя, что ее тянет улыбнуться.

– Я мог бы потребовать, чтобы тебя уволили, и тогда виделся бы с тобой столько, сколько захочу. Или мог бы потребовать назначить тебя главным редактором. У меня был широкий простор для самых диких и безумных решений. Например, я мог бы разогнать все высшее руководство, а рядовым работникам обеспечить головокружительный карьерный взлет. Мог бы переместить издательство в Эллиотт-хаус. Мог бы начать вмешиваться в рекламные дела и издательские планы. Мог бы купить с потрохами все эти «Даблдеи» и «Брентано». Я мог бы…

– Понятно, – перебила его Барти. – Основную идею я уловила.

– Но я ничего этого не делал. Сидел себе тихонько и надеялся… Да, глупо надеялся, что ты вообще ничего не узнаешь. А ты узнала, и моя скромность вызвала у тебя разные дурные мысли обо мне. Это как-то жестоко с твоей стороны.

– Знаешь…

– Знаю. Это даже очень жестоко. Скажи, я тебе причинил какой-то вред?

– Огромный, – не задумываясь, ответила Барти. – Я неожиданно узнала, что ты вовсе не такой, каким я тебя представляла.

– Неужели, Барти? В чем я не такой?

– Мне это трудно объяснить. Но для меня это было колоссальным ударом. Представляешь? Узнать, что ты владеешь половиной издательства, в котором я работаю? А я-то представляла, что ты не имеешь никакого отношения к издательскому миру. Радовалась, что моя работа полностью независима от тебя и твоего влияния. Ты же знаешь, как мне важно и дорого то, чем я занимаюсь.

– Да. Я только не могу понять, почему тебе это так важно.

Барти незаметно для себя подалась вперед:

– Лоренс, ты не рос в тех условиях, в каких пришлось расти мне. От тебя не требовалось на каждом шагу быть благодарным. Ты не чувствовал себя обязанным, не терзался мыслями о том, что ты хуже всех остальных. Ты не родился в бедной семье, иначе ты меня лучше понимал бы. То, что я делаю, я делаю сама.

– Да неужели? – спросил Лоренс, подняв брови и буравя ее глазами. – Барти, ты сейчас говоришь правду? Значит, все, что ты сделала, – результат исключительно твоих усилий? И работу в Нью-Йорке ты тоже получила самостоятельно? Скажешь, твоя приемная семья здесь ни при чем?

Барти нахмурилась. Он ударил по ее больному месту.

– Да, мне помогли. Но и в Лондоне, и в Нью-Йорке я должна была своей работой доказывать, что достойна места, на которое меня взяли. Пожалуй, здесь даже сильнее, чем в Англии. И потому я работаю, не считаюсь со временем, не позволяю себе брать отгулы, никогда не опаздываю и даже есть стараюсь у себя на рабочем месте, чтобы не тратить лишнее время. Книга, выпуск которой мне поручили…

– Как же, помню. Детективная история.

– Да. Я открыла этого писателя. Я убедила Стюарта заключить с ним контракт. Убедила книжные магазины взять по нескольку экземпляров романа, когда он выйдет. И с моим мнением считаются. Лондонский «Литтонс» подумывает об издании романа в Англии. И это, Лоренс, моя заслуга. Целиком моя. Она значит для меня настолько много, что мне даже не выразить словами.

Помолчав, Лоренс сказал:

– Барти, ты для меня значишь так много, что мне тоже не выразить словами. Мне без тебя невыносимо. Я дико, отчаянно извиняюсь за то, что ненароком тебя обманул. Возникло чудовищное недоразумение. Я молчал из самых лучших побуждений, клянусь тебе. И такое больше не повторится. Никогда. Пожалуйста, поверь мне.

Барти смотрела на него, сожалея, что не может поверить. Ей хотелось ему верить. Она ведь тоже скучала без него, и еще как. Без Лоренса ее жизнь в Нью-Йорке была совсем не той. С тех самых пор, как они встретились, Лоренс занимал в ее жизни громадное место. Они виделись практически ежедневно. А этот обман – еще один пример его тяжелой, покореженной личности. Если он действительно не понимает, как глубоко задел ее своей скрытностью, имеет ли она право его винить? Наверное, нет. Но и оправдывать его Барти не собиралась. Он ведь знал, как для нее важна работа, знал, что она одна из Литтонов: если не по крови, то по духу уж точно. Он должен был бы понимать, что утаивать от нее подобные сведения недопустимо. А если он решил бы наконец проявить более пристальный интерес к делам издательства, что тогда? Она могла бы уйти, вообще уйти из «Литтонс» и устроиться в другое издательство. В тот же «Скрибнерс». Или в «Даблдей». Она не давала клятву работать в «Литтонс» всю свою жизнь.