Конец «Русской Бастилии» - Александр Израилевич Вересов

на крыльце, на скамейке, врытой в землю у стены, на травке. Лущили семечки, переговаривались, стараясь догадаться, по каким делам затребовал их председатель.

Чекалов вышел, за руку поздоровался с капитанами-стариками. Те потеснились, председатель сел рядом с ними на скамейку.

Николай достал листок бумаги, разгладил его на колене и начал читать постановление Совета:

«Рыбачьим судам и шлюпкам зарегистрироваться в штабе Шлиссельбургской базы. Всем иметь номера, которые носить на парусах. Встреченные в озере суда без номеров будут рассматриваться как неприятельские».

Прочел. Повернулся к капитанам:

— Что скажете?

Он обращался к старикам, исполняя рыбацкий обычай, по которому на берегу, как и на воде, молодые привыкли беспрекословно слушать своих «седяков».

Не даром Николай в юные годы плавал на Ладоге. Понимал он душу ее людей, в чьих жилах не выветрилась кровь новгородских ушкуев, вольную, гордую душу. И, по правде сказать, опасался, как примут рыбаки решение. Не захотят — и никакой Совет не заставит их нацепить «номерки».

— Так как же? — снова спросил.

Он смотрел на сидящего рядом рыбака с морщинистым, загорелым лицом. Его звали дед Евсей. С ним еще отец Николая нередко хаживал на сижиную ловлю.

Никто, даже и пожилые ладожцы, не помнили времени, когда к Евсею обращались бы иначе, чем с почтительным «дед». Лучше его никому не были ведомы рыбные заводи. У стариков были свои «тропы» на озере, по ним он и до сих пор водил баркасы далеко от берегов.

У деда Евсея правая рука была трехпалая. Когда-то давно закинул он вершу с наживкой, да когда тащил ее вон из воды, крючок въелся в палец. Крючок-то он вырвал, а мясо загноилось. Пришлось отрезать этот палец, да и соседний, тронутый «антоновым огнем».

— Так как же? — спросил председатель.

Маленькие глаза старого рыбака терялись в морщинах. Он угрюмо жевал беззубыми деснами.

Рыбаки зашумели.

— Пошто паруса метить?

— Не будем цеплять «номерки»!

— Мы же друг друга на воде за десять верст узнаем.

А с другого края кричали:

— Не берись! Враг хитер, проскользнет, — не заметишь.

— Мобилизацию надо! По-военному чтобы — приказ, и все тут.

Николай не хотел и не мог приказывать. Он встал со скамейки. Галдят рыбаки, руками размахивают.

Посмотрел на деда Евсея, а у того глаза хитрющие, будто говорят председателю: «На крутую волну тебя вынесло, сладишь?»

— Послуш-ка, сынок! — старик всех, кто был помоложе его, называл «сынками».

Голос у него скрипучий, тонкий. Но рыбаки услышали, стихли. Дед говорил не им, Чекалову:

— Мобилизация — к чему?.. А на базе я запишусь. И еще скажу: дозор надобен, наш рыбацкий дозор…

Тем все и решилось. За немудрой дедовой шлюпчонкой потянулись на базу челноки и баркасы, за «номерками». С тех пор деда Евсея прозвали словом, которое сам он произносил очень значительно, — «совецкий».

Наладили дозор на озере. Рыбаки бороздили воду от вечерней зари до утренней. Они никогда не ходили вместе с военными сторожевиками. Плавали в тени высоких лесных берегов. Ладогу закрыли на надежный замок.

С фронта в Шлиссельбург приходили сводки.

Телеграммы Российского агентства — РОСТА — принимались в Совете по телефону и тут же наклеивались на стену.

Куда бы шлиссельбуржец ни спешил, раза два в день непременно завернет к Совету, взглянуть, какие новости.

На Балтике эскадренный миноносец «Азард» пустил на дно английскую подводную лодку. Наши отбили станцию Волосово. Телеграмма из Кронштадта: «Над Красной Горкой снова вьется красное знамя». Наши атакуют на Нарвском направлении. Идут на Ямбург.

Ладожские рыбаки и рабочие нетерпеливо спрашивали:

— А мы чего ждем? Долго еще беляки будут сидеть на нашем берегу? Спихнуть их в озеро!

24. «Даешь Видлицу!»

Июньским жарким днем корабли ушли из Шлиссельбургской губы в неизвестном направлении.

Город прислушивался. С берега, с косы всматривались в озерную даль. Все было тихо. Волны выгибались упругим стеклом.

Между тем неподалеку, в укрытой лесами бухте, по широким сходням поднимались на суда красноармейцы Питерского коммунистического полка. Они заполняли все пространство, от борта до борта. Пересмеивались. С любопытством заглядывали в открытые люки, где медью и сталью блестели машины.

Корабли без обычного грохота выбрали якоря, без гудков развернулись форштевнями на север. Пенные дорожки побежали по воде.

На одном из кораблей находились трое рыбаков, взятых в качестве проводников — лоцманов. С ними были дед Евсей и Николай Чекалов.

Чекалов держался в стороне, больше слушал, чем разговаривал. Никому из красноармейцев и в голову не приходило, что сутулый мужчина в просмоленном плаще — председатель Шлиссельбургского совета, о котором слышал каждый, кто прожил на Ладоге хотя бы день.

Зато дед Евсей, возгордись тем, что находится на палубе эскадренного миноносца и бывалые военморы советуются с ним, разговорился без удержу.

— Плавать по Нево-озеру, — старик с умыслом, важности ради назвал древнее имя Ладоги, многими забытое, — плавать по нашему Нево-озеру все равно что по морю. Еще тяжельше. Вода больно свирепая. Сколько на моем веку она судов раздавила, сжевала да обломками на берег выкинула и-эх, не сосчитать…

Стук паровой машины деда Евсея сердил. Говорил он о ней с нотками пренебрежения:

— Сила, оно, конечно, сила. А все — лязгу много. То ли дело — паруса! Ветер поймал и езжай куда хочешь. Дело чистое, без хитрости.

На корабле все красноармейцы и матросы знали: идут в бой. Но никому не хотелось говорить о том, что будет через час либо два. Потому деда слушали охотно, не давали ему умолкнуть.

О близком сражении говорили в кормовой каюте Чекалов и командир Коммунистического полка, плотный человек с дымящейся самокруткой, зажатой в зубах.

— Давно уж нам надо бы выйти в озеро, вот как сейчас, — сдерживая голос, говорил командир, — а штаарм, понимаешь, тянет нудную песенку: «Ждать, ждать!..» Ну, видно, настало время, когда ждать больше нельзя. Получаем приказ: наступать на беляков, что укрепились на восточном берегу Ладожского озера. Куда, спрашивается, наступать? На Видлицу? Как бы не так. На Тулоксу! Понимаешь, на Тулоксу!

— Погоди, погоди, — изумился Николай, — в толк не возьму. Почему на Тулоксу?..

Деревенька Тулокса была на несколько верст ближе к Шлиссельбургу. В ней войска Эльвенгрена укрепили оборонительный рубеж на высоком берегу реки. На Ладоге большинство селений — в устьях рек.

— Сообрази, сколько людей лягут, ежели штурмовать Тулоксу! — горестно промолвил командир. — Белофинны с откосов нас, как карасей на сковородке, будут жарить. Да и что она, понимаешь, даст нам, Тулокса?

Основная база Эльвенгрена, как в точности известно, находилась в Видлице. К ней подходы с озера удобней. Главное