Этюды о Галилее - Александр Владимирович Койре

доказанное, оттого бы не утратилось. У геометра для осуществления всех этих действий есть исключительное преимущество – вспомогательное абстрагирование посредством ума. Кто бы тогда мог мне отказать [в праве] свободно изображать фигуры, подвешенные на весах, мысленно удаленных на бесконечное расстояние по ту сторону границ мира? Или кто запретит мне представлять весы, помещенные на поверхности Земли, абстрактные величины (грузы) которых, однако, стремились бы вовсе не к центру Земли, а к созвездию Пса или к Полярной звезде?

Действительно, нет никаких причин ограничивать свободу механика-геометра с того момента, как он взял на себя труд нас уведомить, что он располагает на поверхности Земли не настоящие весы, а математические, подвешивая на них абстрактные грузы-величины752.

Треугольники и параболы и даже сферы и геометрические цилиндры, будучи сами по себе совершенно безразличны к движению, стремятся к центру Земли не более, чем к центру Сатурна. Поэтому тот, кто представляет эти фигуры только как стремящиеся к центру Земли, тот истребляет свое преимущество.

В самом деле, действие, описываемое Торричелли, заключается в замене действительных физических тел «абстрактными», математическими телами (что подразумевает преобразование природной тяжести в «величину» или произвольно изменяющееся измерение) и включении этого «тела» в пространственный каркас действительности. Ограничить возможные направления тяжести, прикрепить, вернее, переприкрепить ее к центру Земли означало бы потерять все «преимущество» этого действия.

Однако тогда, – продолжает Торричелли, – почему бы мне не представлять точки любой фигуры наделенными такой способностью, что они все устремляются вдоль параллельных линий к любой области пространства?753

Действительно, эта «движущая способность» не что иное, как измерение или величина, которую можно произвольно прибавлять к точкам; нет необходимости помещать ее в них.

Если предположить, что это истинно в том же смысле, в каком истинны свойства фигур, которые им приписываются в их определениях и через них, то также будут истинны все теоремы, которые будут из них выведены при помощи механических построений, посредством которых производится данная абстракция, и они [теоремы] вовсе не будут доказываться с помощью ложных положений,

поскольку базовые положения, допущения, вовсе не относятся, как нам только что объяснил Торричелли, к чувственной, физической реальности в старом значении этого слова, но относятся к замещающей ее абстрактной, математической «реальности».

Таковы, – говорит Торричелли, – основы механики, а именно: параллелизм линий (подвесов) мог бы быть назван ошибочным, если бы величины (грузы), подвешенные на весах, были физическими, действительными предметами, стремящимися к центру Земли. Но он не будет ошибочным, если эти величины (будь то абстрактные или конкретные) не стремятся ни к центру Земли, ни к какой-либо другой точке вблизи весов, а к некоторой бесконечно удаленной точке754.

3. Гассенди

Как совершенно справедливо заметил Э. Вольвиль, на работу Гассенди значительное влияние оказал Галилей, куда более значительное, чем полагал сам Гассенди755. Заслуга Гассенди тем не менее огромна: он глубоко понимал Галилея; т. е. он понимал и сумел прояснить ту онтологию, которая составляла подструктуру новой науки; кроме того, благодаря Демокриту и, как ни странно, Кеплеру он сумел избавиться от последних препятствий традиции здравого смысла, которые преграждали продвижение идей Галилея, а также снискать славу первого, кто напечатал (если не первого, кто высказал) правильную формулировку принципа инерции. Поэтому изучение его идей чрезвычайно полезно; кроме того, это, как нам кажется, полностью подтверждает ту интерпретацию неудачи Галилея, которую мы развивали выше.

В отличие от Кавальери и Торричелли, Гассенди вовсе не был математиком756. Его интересовала именно физическая сторона феноменов, изучаемых Галилеем, их физический механизм, именно это он стремился понять. Тем не менее, как мы скоро увидим, он не ошибся: объяснение того, что есть тяжесть, позволило ему от нее абстрагироваться.

Гассенди также не разделял высокомерного отношения Галилея к опыту. Поэтому он начинает с рассказа про опыт – тот самый знаменитый опыт с ядром, падающим с вершины мачты движущегося корабля757, который он провел, как было изложено выше758, и который он использовал для того, чтобы вывести два фундаментальных принципа новой науки: принцип относительности и взаимной независимости движений.

Этот опыт опровергает традиционное учение. Камень падает к подножию мачты. И Гассенди долго объясняет своему адресату, как же происходит, что камень вследствие объединения охватывающих его движений759на самом деле, как его ни брось – снизу вверх или сверху вниз, – описывает сложное движение, а именно параболу760, но нам кажется, что он движется по прямой. Дело в том, что воспринимаемо лишь относительное движение. Однако мы сами перемещаемся вместе с движущимся кораблем. Так что761

неудивительно, если для всех нас, находящихся на данной (той же самой) галере, движение воспринималось как перпендикулярное, ведь для нас было видимым только движение камня вниз; действительно, его движение вперед было