Пещера Тимура - Наталья Низамудинова

– Хм… бараны, что ли уставились?

Тело покрылось «мурашками» и Сашка снова плюхнулась в тепленькую водичку.

– Акула!! Каракула!! – заорали дети, окружая Сашку.

Она еле успела нырнуть под воду от яростно бьющих со всех сторон, струй.

Отплыв на безопасное расстояние, она вдруг горбом поднялась, растопырив пальцы с длинными темно-вишневыми ногтями, страшно вытаращив глаза и широко открыв рот, медленно направилась к напугавшим ее, детям:

– Я – акула-Каракула! Распахнула злую пасть! Не хотите ли к акуле вы – попасть?!

Дети с визгом бросились врассыпную и начали окружать Сашку, нещадно лупя ладонями по воде.

Сашка крутилась вокруг своей оси и «страшно» почти хватала кого-то из приблизившихся ребят.

– А-а-а! – с визгом увертывался тот, но с другой стороны уже следующий смельчак норовил залепить ей в лицо очередную «шлепающую» волну.

Первобытные, необузданные вопли наполнили ущелье диким шумом.

– Санька бесится… – улыбнулась Лерочка.

– Нормально… Общается с молодежью – вяло подтвердила Аня и – вдруг заорала:

– А! А-а-а!!! А-а! – подпрыгнула и понеслась в кричащую веселую кучу.

Дети, не ожидавшие такого вероломства от тети Ани, с еще большим визгом бросились врассыпную…

– Ай-я-а-а! – по индейски заорал Дима и с разбегу, «бомбочкой» прыгнул в озеро.

Костик бросил свой костер и медленно, по- медвежьи, тоже полез в воду, наровя схватить чью-нибудь маленькую пяточку…

Неудержимое веселье, взорвавшее тишину, бесновалось еще с полчаса. Но понемногу уставшие, наоравшиеся, накупавшиеся, посиневшие дети и взрослые, впавшие в детство, выбрались на берег и, молча, полезли вверх по склону ущелья на солнышко, потому что зеленую лужайку уже накрыла тень.

Жара, наконец, спала. Голос диктора бодренько вещал с экрана телевизора о достижениях в народном хозяйстве. Сашка дремала, лежа поперек дивана, ожидая художественный фильм после новостей.

Раздалась «птичья» трель входного звонка. Сашка глянула на часы, стрелки показывали 21—20.

– Лежи, я сам – буркнул Костик, куривший во дворе, через открытое окно.

– Константин Степанович Костик?

– Да-а…

– Рядовой Кубарин – солдатик козырнул и протянул листочек бумаги: – «Вам повестка в военкомат, распишитесь вот здесь».

– На переподготовку что ли?

– Вам все объяснят на месте. Угу – забирая расписку, удовлетворенно промычал солдатик. – «Всего доброго!» – козырнул и ушел.

В тусклом свете уличного фонаря Костик попытался прочитать текст на сероватом листке, но мелкий шрифт сливался в черные полоски.

– Кто там? Коть? – Сашка зевнула, вопросительно глядя на вошедшего мужа.

– Да повестка, на переподготовку, что ли…

…надлежит явиться с вещами по адресу: Гоголя 30 в 8—00, для ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. При себе иметь: военный билет, две пары сменного…

– Ни фига себе?! Вот так? Просто? Там же – ра-ди-а-ци-я! – буквы запрыгали перед глазами, мысли смешались в туман: – не правильно! Несправедливо!

Нужна специальная подготовка. Не может быть…

– Ну? Кость?

– Меня в Чернобыль отправляют…

– Как?! Тебя?! – Сашка в ужасе вскочила и выхватила из Костикиных рук листок.

– А что я – особенный?! – зло рявкнул Костик.

– Надо что-то делать… Надо позвонить отцу, он позвонит Гофману, Гофман же в гражданской обороне работает! Он должен, знать кто отвечает за списки, он вызовет, вычеркнет… – Сашку колотил озноб.

– Кто? Куда? Позвонит? Саша! Посмотри на часы! Половина десятого!

– Нет, нет! Звони отцу! – Сашка сама уже судорожно набирала номер. Телефон не работал. – «Беги к отцу, Костя!»

– Да – бред, Сань, пока доберусь, будет уже 11.

– Все равно! Костенька! Миленький!

– Собирай лучше шмотки, Сань. Ни я – первый, ни я – последний…

– Нет! Нельзя же! Вот так! Это же не война! Ну не придешь завтра! Опоздаешь. Скажешь – «кусак касал» – чуть улыбнулась Сашка.

– Ты же – офицерская жена!

– Все равно, иди к отцу.

– Ну, ну, успокойся. Ты же умная девочка. Мы ничего не успеем…

– Костик! Ну, пожалуйста! Мы здесь уже полчаса базарим!

– Не час, а – 7 минут.

– Я сейчас от Григорьянов позвоню – Сашка, судорожно, одев босоножки, помчалась к соседям. – Ох, поздно, вдруг уже спать легли? – нажимая на кнопку звонка, она нервно переступала с ноги на ногу.

– Кто там?

– Я, Андроник.

Послышался скрежет открываемой калитки.

– Что – ни будь случилось? Проходи, проходи, Сашенька.

– Ой, Андроник! Случилось! Костю в Чернобыль отправляют.

– Ну! Не переживай так. Завтра я к Блинову зайду, у него в комендатуре есть связи, что-нибудь… Ну? Упокойся.

– Да не получится ничего. Ему завтра к 8-ми надо быть в военкомате с вещами. Я позвонить пришла, у нас телефон не работает. Можно?

– Конечно, конечно!

Сашка вошла на террасу. Занавески на открытых окнах чуть шевелились от сквозняка. В углу стоял телек. Все тот же диктор под знакомую мелодию рассказывал о погоде на завтра… Спокойно, уютно. И нет никакой беды…

– Ало! Мама? Позовите пожалуйста… Спит? Разбудите, мам, очень нужно! … Да! Случилось! Костю в Чернобыль забирают. Завтра будет поздно!

– Ало, Саша? – наконец ответил густой баритон. – Ну, ну, слушаю… А что же вы раньше думали?… Только сейчас? Не плачь, не плачь, дочка. Я попробую… Я постараюсь… Конечно… Естественно…

Поезд тронулся в 9—15. Заплаканная Сашка стояла на перроне с Екатериной Петровной и Степаном Ивановичем. Из открытого окна вагона улыбался Костик: – «Не горюй, Саня! Вернусь через 3 недели, еще в пещеру сходим! О-бя- за-тельно-о!»

– Какая там пещера? Живой бы вернулся. О-о-ох! Котенька!! – обнявшись со свекровью, думала Сашка, молча вздыхая и обливаясь слезами.

– Ну, хватит, хватит сырость разводить. Бог даст – все обойдется. Вернется! Сейчас, знаете, какие есть меры защиты? Я уверен – все новейшие средства там применяют! – бодро баритонил свекр, думая при этом, как скорей отозвать единственного сына из пекла…

На перроне группа студентов с гитарой хором весело пели грустную песню: – «Понадежнее было бы рук твоих кольцо, покороче б, наверно, дорога мне легла…»

Внезапно новый прилив горя с чувством вины – это ОНА не удержала, не сомкнула руки кольцом вокруг любимого, – вновь градом покатился из глаз…

Тогда он не удержал ее, не остановил, отпустил, а теперь – она ответила ему тем же, «отомстила»…

Таллин

Теплая, влажная от дождя ночь, разрывала сердце непонятной грустью – «тоской веселою» (по словам Есенина). Весна, ликующая буйным вишневым цветом, эгоистично радовалась новой жизне.

– Там в лесу со стонами плачут глухари – тихонько пел под гитару Костик, сидя на узкой скамеечке возле соседского дома.

Это там… в Есенинской России. А – здесь – «узбекские соловьи» – лягушки – курлыкали, заливаясь тоненькими трелями на разные голоса и объединялись в один непрерывный хор.

Костик поставил гитару на землю, облокотив ее грифом о забор.

Жадные, нежные губы непрерывным поцелуем пожирали Сашку. – «Вот так бы всю жизнь… и никого… и ничего больше…» – Сашка открыла глаза – мокрая белая кисея, прозрачная и многослойно-пушистая окружала их надежным куполом. Капельки недавнего дождя, как росинки блестели на бесчисленных лепестках, которые иногда невзначай касались лба, шеи, щек и оставляли на них теплые слезинки…

Сашка вдруг и правда заплакала – тихо, беззвучно. Соленые ручейки непрерывным потоком покатились из глаз и испортили своей горечью сладость поцелуя.

– Ты что? Саш? Я тебя обидел? – Костик попытался заглянуть в ее лицо, держа за плечи обеими руками.

– Да он – ИДИОТ! Тупой! Скотина! Он ничего не понимает! Неужели вот так – просто, покорно – ОТПУСТИТ?! На целых 2 месяца! Ну, скажи ты, как мужик: – «Никуда не поедешь! Я не разрешаю, запрещаю!» – и я останусь! – Вспыхнувшая злость моментально высушила сентиментальный поток:

– Все! Поздно уже! Мне домой пора. – Сухо рявкнула Сашка (если сам не понимает, я ничего объяснять не собираюсь. Таллин? – так – Таллин! Ты согласен? Я – тоже!), но вслух только повторила:

– Пусти, мне пора.

Костик обиженно опустил руки —

– Ну, пошли.

– Опять эта его «коровья» покорность! – Сашка готова была разорвать его! – Каблуки застучали по асфальту быстро, четко, безопеляционно.

– Са-аш! Да подожди ты! Все же хорошо было! – обескураженный такой переменой, Костик обиженно остановился: – «Ну чего этим бабам нужно? С ни с того – ни с сего – разревелась! А потом – вообще взбесилась! Дура! Ну и хрен с ней!» – захотелось развернуться и тоже уйти. Но НАДО было проводить ее до калитки. Не напрашиваясь больше на любовь, он плелся за ней на «пионерском» расстоянии.

Подойдя к своему дому, Сашка звякнула ключами, открыла замок и буркнула: