Заметки поклонника святой горы - архимандрит Антонин (Капустин)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Севернее собора в нескольких шагах стоит параллельно ему меньшая церковь Успения Божией Матери, недавно выстроенная по общему плану византийских церквей, небольшого размера. Стены ее еще ничем не украшены. Прекрасный купол с 12-ю окнами светит всеми ими, вопреки укоренившемуся на Афоне обычаю закладывать обращенные на север окна и лишать таким образом церковь ее лучшего украшения. Иконостас недавно доставлен из России, весь золоченый с иконами в рамах нецерковного стиля рококо. Иконы писаны по золотому полю; но эта византийская приставка худо прикрывает собою их итальянский характер и мне показалась скорее лицемерием, чем благочестием в искусстве. Вообще чуждая нам, русским, страсть к наготе, манерности и игривости в священных изображениях желательно, чтобы была предметом разговоров, переговоров и приговоров между одними русскими и не клеветала вообще на нас за границей перед нашими единоверцами. Подобно многому другому, мы взяли из Европы способ живописания без разумного испытания его на суде божеском и человеческом. В Италии или Испании нагота и игривость, может быть, объясняются несколько, если не извиняются, климатом и, внесенные в церковь, могут не причинять соблазна. У нас, постоянно одетых и прикрытых с ног до головы и строгих по строгости нашего формализованного правилами и обрядами воспитания, подобные изображения неуместны даже в домах, а в церковь их может вносить только заклятый враг или безрассудный друг ее. Резко слово мое, но предмет его еще резче40.
Несколько шагов к северу от церкви Успения, и мы вступаем на площадку, возвышенную почти в уровень соборной кровли. На ней возвышается корпус русского братства. Мы уже на русской половине. Прежде чем видеть этот русский Русик, мы, идя по площадке к востоку, доходим до русской (предполагавшейся сначала соборною) церкви Святителя Митрофана, стоящей на параллели с обеими вышеупомянутыми церквами, хотя восточнее их и гораздо выше. Вступив в нее, я почувствовал веяние отчизны. Все в этой церкви говорило мне о России: и отсутствие колонн, и присутствие лепных украшений, и широкие окна, и высокие царские врата, и низкие медные посеребренные стойники, и большие висячие лампады, сделанные для возжжения множества свеч, а не одной светильни елейной, высокие хоругви, голые стены, деревянный пол и пр. и пр. Церковь вообще не замечательна ничем, кроме несоразмерности своей длины с высотою. Из плана ее можно заключать, что первоначальное братство русское было, или предполагалось быть, здесь немногочисленное. Но Бог послал монастырю семя многоплодное. Дай Бог, чтобы оно было и долгоживотное, по слову пророческому!
Крутыми и многими лестницами идет подъем в разные ярусы русского корпуса. В коридорах его темно и сыро, но чисто. В третьем ярусе устроена церковь Покрова Божией Матери. Она длинна, широка, светла и чиста. Сначала от входа имеет вид базилики, разделяясь двумя рядами колонн на три продольных отдела, потом превращается в византийский храм с куполом и подобием боковых выступов для певчих, а оканчивается алтарем домовых церквей русских с плоскою и темною запрестольною стеною. Возле стен тянется непрерывный ряд стоялок. Такие же стоялища есть и при каждой колонне с задней стороны для более почетных братий; спереди же приставлены к колоннам иконы, отчего церковь представляется установленною рядом наших деревенских клиросов, и величественное впечатление базилики исчезает. Пол в церкви деревянный. Заметно, что храм этот построен на скорую руку, но очень удобен, а деревянная настилка пола – истинное благодеяние для всех. На запад от церкви помещены начальнические кельи, а на восток – архондарик и гостиные кельи, в коих и поместились мы, приглашенные на храмовый праздник обители, 26 июля.
Был день воскресный. Уставшие от утренней и обедней службы, после предпразднственной трапезы, братия отдыхали по обычаю и по потребности. Сильный зной не позволил мне сделать этого необходимого приготовления к будущему подвигу, т. е. всенощному бдению, этой непременной принадлежности, красоте и славе, едва ли не сущности, всякого нарочитого празденства на Св. Горе. Часа в три пополудни возвещено было малым звоном начало малой вечерни, продолжавшейся около часа. Затем будущие труженики подкреплялись, кто как мог, к непостыдному совершению бдения, уже не по одному имени «всенощного». Ограда наполнилась богомольцами, большею частью монахами же из других монастырей и келий, а частью рабочими людьми, немалочисленными на Св. Горе. Еще в субботу прибыл и приглашенный для служения преосвященнейший Иосиф, бывший митрополит Варнский, пребывающий теперь на покое в Ватопедском монастыре. Наша ученая экспедиция также была вся налицо, со всею ее разноверностью и разноплеменностью.
В 5 часов ударили на колокольне в большое «било»; стучали в него сперва медленно, потом скоро и живо с повышением и понижением звуков, с их игривой перестановкой, с быстрым переходом от низших к высшим и наоборот или медленным переводом их через полутоны с постепенным замиранием до совершенного прекращения и с неожиданным воскресением их в новой живости и силе. Такой звон или стук возобновлялся три раза после остановок для отдыха «художника», как называли звонаря греки, видимо умиленные его искусством; и каждый раз он позволял им слышать новые звукосочетания, разнообразные от первого удара молотка до последнего. Музыка эта продолжалась полчаса. Потом, после малой перемежки, ударили в большой колокол (120 пудов), звуки которого те же пришельцы слушали с другим уже чувством, ясно выражавшимся в их вертении головой и махании руками, тогда как на русской половине, во время музыкального «колотанья» остававшейся неподвижной или слегка усмехавшейся, благовест колокола производил невыразимое чувство, разрешавшееся задумчивостью, вздохом и, может быть, даже тайною слезою. Это она, отчизна, это ее присутствие знаменовалось на лицах Бог весть когда, откуда и как собравшихся на Афон разнородных чад ее, принесших сюда с собою воспоминания всех климатов, всех местностей ее от Алтайских до Карпатских гор, вызываемые одним и тем же, поистине заветным для них, звуком колокола. За благовестом последовал трезвон, по необходимости нестройный от доброго и простосердечного обычая русского приносить храму Божию колокола всякого веса, как приносят свечи всякой длины. С третьим звоном врата церкви отверзлись, и толпа хлынула внутрь храма, давя и давясь – по привычке или как бы по преданию; потому что ничем другим нельзя объяснить этой спешности. Служба еще не начиналась и не скоро имела начаться, да и начавшись, обещала молитвеннику і2 часов беспрерывного духовного упражнения. Храм
