Твои фотографии - Торн Мэтт

— Да это смешно.

— Почему? Все может быть.

— Эдриан, я всего лишь его секретарша. Мне не могут предложить место главного редактора.

— Ну, в любом случае, мне кажется, ты должна хотя бы предложить свою кандидатуру.

Элисон взглянула на своего бойфренда. Он сидел, вытянув ноги и откинувшись на спинку дивана, и готовился разразиться пространной тирадой о том, как ей преуспеть на карьерном поприще — притом, что сам не проработал в своей жизни ни дня. У нее не было настроения продолжать этот разговор.

— Прекрати, — сказала она, — пойдем-ка лучше в постель. Может быть, нам еще удастся немного развлечься, пока не вернется Сьюзан.

Эдриан ухмыльнулся:

— Неплохая идея.

СРЕДА

Восьмидесятые

Элисон прекрасно понимала, что глупо следовать своему имиджу всю жизнь только из-за ссоры, произошедшей у нее со Сьюзан в семнадцать лет. Выкрасить волосы хной — это так по-детски; в свое время такой способ выделиться и самоутвердиться выглядел вполне уместно, но теперь, чтобы делать с собою нечто подобное, нужно обладать исключительным присутствием духа. Все ровесники Элисон умерли бы от смущения: красить хной волосы — все равно что носить ботинки «Доктор Мартенс» после второго курса университета или невольно подслушать, как твой приятель заказывает себе в пабе кружку сидра с водкой.

Они поссорились со Сьюзан в основном из-за музыки, но конфликт был гораздо серьезнее и коренился в проблемах отношений сестер с парнями, друзьями и друг с другом лет до тринадцати ни одна из ровесниц Элисон особенно не интересовалась музыкой. У родителей было обычное для нормальных родителей собрание записей (Кэт Стивенс, Вэн Моррисон, Сантана и красный альбом «Битлз»). Сестры иногда сидели с кассетником перед телевизором и кое-что записывали во время передачи «Поп-чарты», но если говорить собственных музыкальных приобретениях, то среди них числился только альбом группы «Ребята из успеха», саундтрек к фильму «Грязные танцы» и с пару недель первый альбом группы «Файв Старз». Потом случайно (Элисон по сей день не могла понять, как это произошло) Сьюзан села на пластинку «Файв Старз» и сломала ее пополам — это происшествие так расстроило Элисон, что на какое-то время она утратила всякий интерес к музыке.

Всю кашу заварил дядя Эрик. Он был на девять лет моложе их матери и гордился тем, что все еще покупает журнал «Эн-Эм-И» и в свои тридцать с небольшим сохранил интерес к современной музыке. На день рождения он подарил Элисон альбом «Целуй меня, целуй меня, целуй меня», а Сьюзан, в качестве компенсации за отсутствие дня рожденья, «Strangeways, Here We Come». Родителям девочек, которые пришли в легкий ужас от потенциального вреда этих замечательных подарков, он объяснил, что их смысл состоит в том, чтобы племянницы слушали альбомы вместе, обменивались ими, если пожелают, или же просто считали их общим подарком.

Дядя Эрик подарил Элисон «Целуй меня», а не «Strangeways» только потому, что это был двойной альбом, и, как следствие, стоил дороже. Ему лично — как и обеим сестрам — больше понравился альбом группы «The Smiths». Элисон изо всех сил пыталась привязаться, к своему подарку, но кроме «Catch» и «Just Like Heaven» все песни звучали слишком одинаково, им недоставало бесшабашности лучших треков «Strangeways», типа «Girlfriend in a Coma», «Last Night I Dreamt Somebody Loved Me» и «I Won't Share You». Даже несмотря на то, что в журнале «Супер Хиты» появлялись интересные интервью с Робертом Смитом, ей стало казаться, что он несколько более одиозная личность, чем Морриси, а, увидев нескольких местных ребят в футболках этих групп, она сделала вывод, что поклонники «The Smiths» выглядят как-то умно и по-взрослому, в то время как фанаты «The Cure», прямо скажем, производят странное впечатление.

Оглядываясь назад, Элисон понимала, что могла бы разрешить ситуацию множеством других способов, но она не нашла ничего лучшего, чем притвориться, что музыка ее абсолютно не интересует, и уже через пару лет даже самые близкие друзья Элисон начали считать, что ее младшая сестра гораздо круче. Довольно долго этот факт ее и вправду не волновал, но потом, когда Сьюзан стала тусоваться с ребятами гораздо старше их обеих, Элисон поняла, что единственный способ избежать репутации самой отсталой девицы в городе — это брать Сьюзан с собой. Поначалу Сьюзан охотно соглашалась составлять ей компанию, Старшая сестра могла выпросить для нее у родителей разрешение на то, на что они никогда бы не согласились, не будь вместе с ней Элисон, а Сьюзан, в свою очередь, давала сестре возможность общаться со своими новыми крутыми приятелями. В течение нескольких месяцев соглашение отлично работало, но потом сестры поссорились так, как не ссорились никогда в жизни.

В их новой компании был один веселый, косматый, вечно слегка обдолбанный парень по имени Пол, в которого обе сестрички втюрились после того, так он заманил их (по отдельности, но в один и тот же вечер) на задворки заштатного инди-клуба курить траву. На обратном пути из клуба в такси Элисон призналась Сьюзан, что ей нравится Пол и что она собирается пригласить его на свидание. Сьюзан была вне себя от ярости и заявила, что ни при каких обстоятельствах Пол на нее не клюнет и что он вообще стал с ней разговаривать только потому, что она — ее сестра. Потом последовали обвинения в том, что Элисон только и делает, что копирует ее, пытается увести ее друзей, стянуть музыкальные сборники и вообще всех уже достала — друзья даже жалеют Сьюзан за то, что она вечно сидит у нее на хвосте.

Реакция Элисон не заставила себя ждать. Она пошла в ближайший магазин, купила хну и, игнорируя предупреждение на упаковке об опасности использования продукта на светлых волосах, стала вызывающе апельсинового цвета. Потом она, правда, прибегнула к помощи кофе, чтобы вернуть свой цвет в социально приемлемые рамки, но в тот момент была страшно довольна произошедшей переменой. Она поймала кураж и даже умудрилась погулять с Полом пару недель, прежде чем тот понял, что она не готова с ним переспать, и переключился на Сьюзан. Но для нее это уже было не важно — опьянение всеобщим признанием было настолько велико, что стать такой, как прежде, она уже не могла.

Дженнингс

Больше всего в жизни Мартин раскаивался в том, что переспал с женой Дженнингса. Он переживал не из-за того, что наставил другу рога — если хочешь вести в Лондоне мало-мальски интересную жизнь, постарается сразу же избавиться от подобной щепетильности, — а потом, что Дженнингс отнесся к этому с таким пониманием. В результате Мартин счел своим долгом сделать его соредактором и периодически подкидывать ему лакомые темы для статей, хотя тот писал хуже всех в редакции.

Будь Дженнингс просто плохим журналистом, с ним бы еще можно было общаться. Но тот факт, что он к тому же еще и второсортный писатель, заставлял Мартина краснеть при мысли, что его могут заметить в его компании. Каждый год экземпляр очередного творения Дженнингса оказывался среди почты Мартина, и тогда ему приходилось избегать его общества до тех пор, пока тот не получал свою порцию комплиментов, и можно было надеяться, что он перестал постоянно сворачивать разговор на тему своей новой книги.

Дженнингс писал настолько плохо, что Мартин заставлял его готовить каждый материал на номер раньше, чтобы было время придать ему удобоваримую форму. Он с трудом представлял, как редактор умудряется править его романы, а сам факт того, что его по-прежнему печатали, убеждал Мартина в том, что жена Дженнингса не обошла своим вниманием и его издателя.

Дженнингс подвинул крутящийся стул и сел. Сегодня он выглядел необычайно уверенно, и Мартин предположил, что на него свалился какой-нибудь необъяснимый успех, которого в жизни обычно удостаиваются только самые отъявленные посредственности.

— Хорошо выглядишь, — сказал он ему, — в отпуск съездил?