Твои фотографии - Торн Мэтт

Все эти перемены сделали ее настолько непохожей на ту Клаудию, в которую он влюбился, что порой было даже трудно представить, что когда-то она тоже любила повеселиться. Мир глянцевых журналов проповедует постоянную гонку за удовольствиями, в Европе и в Америке многие пали ее жертвами, но было время, когда даже среди журналистской братии Клаудия отличалась особенным размахом своих ночных похождений. Круг общения у нее было соответствующий, и в те дни по сравнению с ней он вел тихую и спокойную жизнь. Он и тогда тусовался с Ленни и Наоми и их чокнутой компанией, но, что удивительно, в их среде все четко регулировалось. Всякий, кто брал слишком решительный курс на саморазрушение, постепенно и почти незаметно изгонялся из их круга, чтобы остальные могли еще какое-то время ходить по лезвию бритвы, не опасаясь стать свидетелями похорон одного из своих друзей. И порой такие изгои действительно умирали, но к тому времени их телефоны уже давно исчезали из записной книжки Наоми.

Зазвонил телефон. Мартин подошел, чтобы взять трубку. Звонила Наоми. Она была в панике, потому что до вечеринки в галерее, куда они собирались отправиться всей компанией, договорилась встретиться со своей подругой Летицией, но вдруг позвонил ее брат Ленни и попросил помочь с чем-то разобраться, поэтому встретиться с подругой у нее никак не получалось. Мартин не понял, почему она так волнуется, ведь могла бы просто позвонить Летиции и договориться встретиться прямо в галерее, но Наоми объяснила, что у Летиции особый случай пространственного кретинизма, и шансы на то, что она сама доберется до галереи, ничтожно малы. Тут Мартин понял, что она пытается перепоручить это дело ему, и, даже зная, что это разозлит Клаудию, которая пожирала его глазами все время, пока он разговаривал, согласился забрать Летицию и доставить ее на вечеринку.

— Наоми? — спросила она, когда она положил трубку.

Мартин кивнул.

— Так и знала. Проклятая сучка. Куда ты с ней идешь?

— На какой-то вернисаж приятелей Ленни. Шелковые платки и лезвия или что-то такое же инфантильное. И вечер садомазо-искусства.

— Как раз в твоем вкусе, — едко сказала она.

— Спасибо, дорогая.

— И когда же тебя ждать домой?

— Не знаю. В три или около того. А что, это важно?

— Не важно. Видимо, придется позвонить Клайву.

Он посмотрел на нее.

— Звони.

«Генриз»

Элисон была на два года старше Сьюзан. Родители списывали проблемы последней на неудачное сочетание маленькой разницы в возрасте с сестринским соперничеством. У Элисон было обычное традиционное детство. Сьюзан же постепенно попадала в неприятности из-за того, что пыталась делать то же самое, что и ее сестра, только на два года раньше. Поэтому их родители, вполне довольные тем, что Элисон лишилась невинности в почтенном возрасте семнадцати лет с мальчиком, с которым встречалась уже год, были в гораздо меньшем восторге, когда две недели спустя Сьюзан приобрела свой первый сексуальный опыт в сточной канаве с парнем по прозвищу Грязный Виллер, обитавшим в соседнем лесу.

— Привет, сестричка, — сказала Сьюзан, — у тебя все нормально?

— Да, — ответила Элисон, — просто прихожу в себя после поездки в транспорте.

— Мы еще ничего не заказали. Я хотела, но Эдриан предложил подождать тебя.

— Спасибо, Эд, очень мило с твоей стороны.

— Вот видишь, — сказал Эдриан, подтолкнув Сьюзан локтем.

Сьюзан рассмеялась. К ним подошел официант и предложил взять у Элисон пальто. Та отдала пальто и села.

Французские мальчики и немецкие девочки

Ленни и Наоми Бентата были самыми давними друзьями Мартина. Хоть Наоми и пыталась поначалу быть милой с Клаудией, а Ленни даже был свидетелем на их свадьбе, почему-то им так и не удалось наладить с ней контакт. Мартин по этому поводу не слишком переживал, в глубине души он был даже рад, потому что предпочитал держать свою личную жизнь в тайне от жены.

Нетипично близкие для брата с сестрой, Ленни и Наоми воспитывались в еврейской семье, но уже давно прекратили афишировать свою религиозную принадлежность. Наоми была забавной маленькой блондинкой, а Ленни, видимо, слишком рано посмотрел фильм Дастина Хоффмана о своем тезке, и ему понадобилось несколько лет, чтобы избавиться от наигранных ужимок. И брат, и сестра работали на телевидении, Ленни — продюсером, а Наоми — ведущей, но со временем становилось все более очевидно, что, как бы ей ни хотелось, она вряд ли когда-либо достигнет популярности Сары Кокс или Зои Болл. Эта парочка была последним звеном, связывавшим Мартина с действительно беззаботной жизнью: эти двое никогда не женятся, не заведут детей и не перестанут ходить каждый день на всякие дурацкие тусовки — он на это очень надеялся. Большинство их приятелей были форменными шизиками, зато время, проведенное в их обществе, запоминалось ему на всю жизнь.

Он никогда прежде не встречался с Летицией, но слышал о ней кое-что от Наоми. Она была младше нее, Наоми недавно познакомилась с нею на работе и взяла под свое крылышко. Ленни говорил, что она очень сексуальна, но, впрочем, он говорил это о любой женщине.

Мартин поймал такси, сел на заднее сиденье и сказал водителю, куда ехать. Потом достал из кармана фотографию Джины. Она отложила ее в сторону, когда они жгли остальные, и протянула ему, выходя из гостиницы, — сентиментальность, характерная для нее, и приятный жест после неловкого вечера. Секс был замечателен (хоть Мартин и опасался, что выбранная Джиной фоновая музыка содержит скрытый намек на вновь охвативший ее кризис самооценки), но потом, к его изумлению, они оба расплакались, яростно сжимая друг друга в объятиях. Это спровоцировало Мартина на то, чтобы рассказать ей об одолевавших его нынче страхах — он поделился с ней тем, что боится потерять работу в «Форс». Он знал, что Джина ненавидит, когда кто-то жалуется на судьбу (если, конечно, этот «кто-то» не она сама), но все же распустил нюни и загрузил ее своими проблемами, потому что Клаудия, конечно, его даже слушать не станет. После такого позорного проявления слабости с его стороны Джина в считанные секунды оделась и спросила Мартина, не пора ли ему домой.

Такси подъехало к Фарингдон-Стейшн. Мартин расплатился и вышел, чтобы пройти остаток пути до бара пешком. Ему был необходим глоток свежего воздуха, чтобы проветрить голову и подготовиться к очередной порции общения. Шел дождь, он мимолетно поднял лицо вверх и ощутил скопившуюся за день усталость.

Неужели его еще расстроило и обещание Клаудии позвонить Клайву? Он считал позором то, что отношения жены с ее дружком были достоянием общественности, но, с другой стороны, он знал, что сейчас между ними точно ничего нет, а ее слова к тому же означали, что она не спуталась ни с кем другим.

Он зашел в бар. Почему-то ему казалось, что Летицию он должен сразу же узнать, и теперь, стоя среди множества незнакомых людей, он растерялся. В конце концов подошел к единственной женщине, сидевшей в одиночестве.

— Здравствуйте, — сказал он, — вы Летиция?

Та покачала головой.

— Летиция — это я, — услышал он голос за спиной. — А вы кто?

Он обернулся и увидел молодую брюнетку. Ее волосы были уложены на прямой пробор и спадали волной на левую щеку. У нее были тонко выщипанные брови и пухлые губы, изогнутые в уверенной улыбке. Как и большинство друзей Наоми, она была высокого роста, шикарно одета и не боялась собственной элегантности. На этом фоне было особенно странно увидеть рядом с нею мужчину, в котором моментально читался иностранный студент, пожаловавший в Лондон по обмену. Выглядел он довольно небрежно: жесткие, торчащие волосы, россыпь прыщей, скрывающая симпатичное в общем-то лицо, дешевые очки «Рэй-Бан», нацепленные задом-наперед так, что казалось, будто глаза у него на затылке, значок команды «Финикс» на джинсовой куртке, надетой поверх белой футболки, штаны с огромным количеством карманов, кроссовки «Нью Бэланс». Из-за усиков, красовавшихся у него на лице, Мартин решил, что он француз.