Похищение чудовищ. Античность на Руси - Ольга Александровна Кузнецова

хищников-людоедов впечатлял своим разнообразием. В монологе Тигрины вместо тигров появляются гидры, медузы и чудовищные змеи вообще. То есть гидры и медузы сопоставляются как некие лютые монстры, имеющие сверху букеты змеиных голов. И действительно, на западноевропейских гравюрах изображение гидры иногда напоминало медузу, если ее рисовали вертикально, на двух ногах. Связь гидр с медузами тоже стала устойчивой в пьесах. В очередной торжественной сцене они изгоняются все вместе, когда наступает время муз: «Воспойте в поход наш, приятныя музы, // прочь подите от нас, гидры и медузы» («Акт о Калеандре и Неонилде»). Характерно, что в то же самое время авторы новых словарей относили легендарных чудовищ просто к разновидностям змеи: гидра — водяная змея, дракон — крупная змея, библейские василиски-аспиды — ядовитые змеи и т. д.

Подите горы, мене днесь покрыте,

и холми и дебри, бедну задавите;

гидры и медузы, меня разтерзайте,

и любыя аспиды, плоть мою снедайте.

Акт о Калеандре и Неонилде́

Медузья ипостась была лишь коротким этапом в череде метаморфоз эмблемы, несмотря на явный интерес к ней у авторов пьес. В русском сборнике эмблем, который несколько раз издавался в течение XVIII в., есть персонаж, напоминающий Медузу. Оригинальное имя этого персонажа — Invidia, он воплощал в западноевропейской традиции смертный грех зависти. На гравюрах Invidia имела вид старухи со змеями в волосах или в руках; нередко она грызет человеческое сердце, часто ее сопровождает собака — еще одно аллегорическое воплощение зависти, не ставшее особенно популярным в русской культуре. В Западной Европе зависть устойчиво соотносилась со змеей, завистникам пририсовывали даже змеиные хвосты [41: 394], и немудрено, что тень зависти пала на гидру, о чем сообщает переводной словарь эмблем.

Invidia. Западноевропейские гравюры XVI–XVII вв.

Зависть изображается женою престарелою, престрашною, бледною, сухощавою, беспокойною и печальною, с черными и нечистыми зубами, грудьми отвислыми, очами косыми и западшими, кожею на теле иссохшею, на голове и в руках у нее змии, кои грызут ея внутренности: возле ее стоит семиглавная гидра и собака.

Иконологический лексикон

Традиция соотносить монструозную старуху с человеческим пороком идет от римской литературы, где, например, гарпии (тоже безобразные, бледные, с отвисшей грудью) становятся аллегорией скупости, а фурии (в частности, Мегера) — аллегорией клеветы. На Руси XVIII–XX вв. Invidia в контексте учения о семи смертных грехах была освоена старообрядческой культурой, да и там грехи выражались лишь в звериных категориях: зависть изображалась в виде змеи. Впрочем, отдельные авторы, получившие европейское образование, обращались к этой фигуре и раньше. Например, в ранней польской поэзии Симеона Полоцкого появляется вполне узнаваемая Зависть, грызущая сердце, как первопричина зла. А впоследствии для сборника «Вертоград многоцветный» (1676–1680) им будет написан обширный цикл из двустиший и нескольких более длинных стихотворных текстов на тему зависти, которая предстает в различных образах: в виде пса, тени, ржавчины, червя, ехидны (то есть легендарной змеи, поедаемой изнутри своим потомством) и др. Эмблематическая Invidia, которая «сердце завистных снедает», терзает и грызет — сквозной образ этого цикла.

В целом же публике начала XVIII в. змееволосая Invidia была не слишком хорошо известна, долгое время она воспринимается как некий обобщенный антагонист добра, любви, благополучия, что понятно из разных переводов ее имени. В первом издании книги «Символы и эмблемата» (1705) Invidia в основном переводится как «Ненависть», ведь ей постоянно противостоит Купидон, «божок» любви, и гораздо реже ей противостоит добродетель. Только в одной эмблеме (№ 824) девиз гласит: «Зависть укрощает Любовь». А на эмблеме № 680 Invidia гонима Фортуной, и из-за отсутствия перевода в ней можно увидеть кого-то вроде Несчастья. Очень выразительна эмблема № 628 с парадоксальным утверждением: «Ненависть — тень любви»; на ее западноевропейских аналогах особенно хорошо видно, как кудри становятся змеями, а тень от лука изгибается змеей.

Эмблемы Invidia.

«Символы и эмблемата», 1705 г.

В позднем издании «Емвлемы и символы избранные» (1788) Invidia уже переводится как Зависть, но вводное изображение (№ 24) снабжено более развернутым комментарием: «Фурия, или человеконенавистник» — и двойной интерпретацией: «Се есть Зависть и Ненависть». Фурии — это римский (и более популярный) вариант Эриний, в XVIII в. их переводят «мучительными богинями». На Русь они в основном приходят в комплекте с Invidia, то есть сразу же осознаются как одно и то же. В той же эмблематической книге фурии называются богинями муз — возможно, это опечатка (вместо мук)[1], по крайней мере, в западноевропейских источниках такой характеристики не обнаруживается.

Фурии… богини ада и муз, изображаются свирепыми и ужасными, с растрепанными власами, с пламенными очами, со змиями на главе, с зажженными факалами, держащия перуны и громовыя стрелы в руках.

Емвлемы и символы избранные

При соотнесении Invidia с Фурией авторы произведений опирались на словари по эмблематике, где эти чудовища толкуются как воплощения отчаяния, гнева, ереси, клеветы, мщения, неистовства, поношения, бешенства — то есть целого спектра негативных эмоций и пороков. Так что перевод «Ненависть», предложенный ранними переводчиками, был удобен не только для создания оппозиции любви, но и как наиболее общая категория по сравнению с названием конкретного греха, то есть по-настоящему эмблематическая фигура, неоднозначная. Иногда благодаря этой неоднозначности эмблема все-таки распадалась на отдельных персонажей, но скорее для того, чтобы умножить и снова собрать всех монструозных существ в единой армии зла. Так, в пьесе «Слава Российская» (1724) в качестве врагов выступает группа пороков, злоб, в числе которых Зависть-Invidia (с двойным именем). Командует ими Фурия, грозящая змеиным жалом.

Наполеон с сатаной и фуриями после сожжения Москвы (фрагмент). Лубочная