Человек праведный - Габриэль Марсель

Эдме. Ну а поскольку истинны лишь воспоминания…

Мишель. Именно. (Молчание.)

Эдме. Так я должна была чувствовать к вам жалость? Право, занятно!

Мишель. Но — поскольку это случилось не с нами — вам не кажется, что бесполезно вызывать все это в памяти? Если бы вы знали, до чего прошлое лишено для меня прикрас! Я вижу эту… ну, скажем, идиллию — в сумеречном свете.

Эдме. Но не таков был свет в Сен-Лу.

Мишель. Возможно.

Эдме. Двадцать лет прошло, а вы все еще испытываете ко мне… такую враждебность! Почему вы смеетесь?

Мишель (помолчав). Потому что это слово здесь малоуместно. Вы не хотите мне поверить, когда я говорю, что теперь… Но тогда я действительно переживал и ненавидел — смертельно!

Эдме. Так вы меня любили?

Мишель. Клочок моего существа любил вас, но поскольку он мертв…

Эдме. Это только слова.

Мишель. Если бы вы знали, какую малость представляет собой то, что еще живо во мне… Этого так мало, что нечем даже оплакать все остальное.

Эдме (дрожащим голосом). Я не понимаю, в чем вы меня уличаете. Бог мой! Двадцать лет спустя вы меня еще мучаете…

Мишель. Я? Мучаю вас? Как вы были правы только что, говоря, что остались той же… Я вспоминаю вашу манеру упрекать меня за слова, которые вы же у меня вырывали. Впрочем, другие женщины делали то же самое.

Эдме. Даже в ту пору были другие женщины!

Мишель. Вам хотелось так думать — не стану рассеивать ваше заблуждение.

Эдме. Не понимаю.

Мишель. Та сцена ревности, которую вы мне устроили как-то вечером на маленьком вокзале, где мы дрожали от холода, на обратном пути из Баланса… (Качает головой, с улыбкой.)

Эдме. Вы хотите сказать, что тогда я была неискренна?

Мишель. Все женщины искренни; все они лукавят.

Эдме. Чувствуется богатый опыт.

Мишель. Должен с сожалением сообщить вам, что после нашего разрыва я не оставался вам верен.

Эдме. Впрочем, вы и не скрывали от меня своих намерений. Ваше письмо…

Мишель. Мой ответ. Из вашего мне следовало заключить, что вы возвращаете мне свободу.

Эдме. Вы сумели воспользоваться ею более чем…

Мишель. Да.

Эдме. Узнаю вас.

Мишель. Свобода, которую вы мне вернули, — я ею воспользовался столь широко, что… собственно, от нее и умираю; все очень просто. И вы подтвердите, что в моем голосе нет дрожи.

Эдме. Мое письмо могло вас убить, однако в нем не было ни слова, которое могло бы вас оскорбить.

Мишель. То, как вы открыли нашу связь мужу, и затем — эта трусливая потребность в искусственном примирении…

Эдме. Почему — трусливая? Я шла на риск.

Мишель. Никакого риска не было, и вы это знали, черт возьми. Я-то помню, что вы говорили о вашем муже! Нет, вы взвесили все — и рассудили, что моральный комфорт, безопасность, душевный покой и все такое прочее…

Эдме. Я ничего не взвешивала. Та жизнь, построенная на обмане, внезапно стала внушать мне ужас.

Мишель. Вот так, внезапно?..

Эдме. К тому же, если бы вы захотели…

Мишель. А именно?

Эдме. Если б вы предложили мне уехать с вами, я бы согласилась.

Мишель. Но я вам это предложил, и вы отказались.

Эдме. Я чувствовала, что вы колеблетесь; если бы вы настояли…

Мишель. Не кажется ли вам эта дискуссия о любви нашей юности жалкой и даже комичной? Что до меня, я через три месяца окажусь на Пер-Лашез, а вы… да Бог мой, у вас уже могли бы быть внуки. Так о чем же…

Эдме. Когда вы только что сказали…

Мишель. Что?

Эдме. Не хочу повторять… фразу о вашей свободе. Это звучало так, словно вы считаете меня виновной в вашем нынешнем состоянии…

Мишель. Что за бред!

Эдме. Да, вы сказали это тоном, который мне хорошо знаком… Так это было не всерьез? Скажите мне, вы это говорили не всерьез? Вы словно влили мне в жилы яд… это жутко… Но прежде всего, если бы я вам действительно была дорога, вы бы не ограничились одним-единственным предложением, сделанным в порыве экзальтации; вы бы вернулись к нему…

Мишель (пристально глядя на нее). Подумайте: не потому ли, что вы знали, что я повторю свое предложение, и боялись этого…

Эдме. Что вы хотите сказать?

Мишель. Не потому ли вы открылись ему во всем? Вы словно спешили воздвигнуть между нами непреодолимое препятствие.

Эдме. Не понимаю.

Мишель. Его мягкость, великодушие, которые вы учли наперед…

Эдме. Как я могла их предвидеть?

Мишель. …которые вы учли наперед, делали ваш отъезд невозможным. Вы только что говорили о риске: но что до подлинного риска, ваше малодушие не позволило вам отважиться на него. Вы выбрали самый легкий путь — путь признания. Вы даже не возражаете: это слишком очевидно. Повторяю, я больше не сержусь на вас. Я так давно уже… Да что там говорить, любовь… (почти с отвращением). Хотелось бы, прежде чем уйти из этого мира, встретиться с чем-то менее затасканным, менее изуродованным. (Смотрит в направлении, куда ушла Осмонда. Эдме с тревогой наблюдает за ним.) К тому же…

Эдме. И все-таки вы не ответили на мой вопрос… Ужасно остаться наедине с этой мыслью!

Мишель. С какой мыслью?

Эдме (сжимает голову руками). Что это во многом по моей вине.

Мишель. Я вижу, вам бы очень хотелось, чтобы я дал вам письменное заверение. Искренне сожалею, но не могу… Прежде всего, вам не хватило воображения. Вы не поверили в то, что я вас люблю. Не надо пугаться этого слова: во-первых, потому что это уже так невероятно далеко, а во-вторых, оно уж очень отдает мерзкой болезнью. Но будь в вас тогда чуть больше здравого смысла и чуть меньше добродетели, возможно, у нас двоих сложилась бы жизнь, — тогда как после вашей исповеди… еще бы!.. вы, как я полагаю, впали в спячку… ну, а я покатился под гору. Достаточно взглянуть на меня. Этого не передашь словами. (Встает.) Теперь послушайте. Я заметил только что, что вы меня поняли с полуслова. Надо мне дать возможность видеть малышку. О, сделайте милость, не приписывайте мне бог весть каких сентиментальных чувств. Нет, просто это способно меня отвлечь, вот и все. А в моем состоянии — так мало мыслей, которые были бы не о…

Эдме. Вы отлично знаете, что это невозможно. Видеть ее — под каким предлогом? Как ей объяснить?

Мишель. О, скажите что угодно. Хотите, я буду давать ей уроки фортепьяно? Ладно; вы подумаете — и найдете нужный предлог. До свидания. Отсюда — налево, так ведь?

Сандье уходит. Эдме не провожает его. Она чрезвычайно возбуждена. Садится, берет книгу, кладет ее на стол. Встает, идет в глубь сцены, приоткрывает дверь в комнату Осмонды.

Эдме. Я думала, ты уже легла. Кому ты пишешь? Пожалуйста, зайди сюда на минутку. (Осмонда входит; она в пеньюаре.)

Осмонда. По-моему, бесполезно затевать дискуссию.

Эдме. У меня тоже нет ни малейшего намерения спорить. Ты опять поднялась наверх без нашего ведома?

Осмонда. Я не делаю из этого никакой тайны. Кто был этот господин, только что удалившийся? Почему мне никогда не говорили о нем?

Эдме. Один давнишний знакомый, которого мы совершенно потеряли из виду.

Осмонда. Что за странная мысль — прийти к людям в этот час!

Эдме. Надо полагать, он выбрал редкий момент, когда мог освободиться.

Осмонда. Очень удивительно. Папа был так бледен!

Эдме. Ему сегодня вечером нездоровилось.

Осмонда. Но как же ты его отпустила?