Суворовец. Том 1 - Анна Наумова

тридцать годков прошло, как я простился с родными стенами. Да и рокировку кучу раз делали. За столько-то лет. И на месте кабинета русского, кажись, давно уже уже кабинет информатики. С этими вашими "интернетами".

Русский, русский... я напряг память, пытаясь освежить в голове давно забытую "карту" училища.

Долго вспоминать не пришлось.

— В двух соснах потерялись, гаврики? — раздался хриплый окрик прапорщика Синичкина. — На урок строиться!

***

— Интересно, пацаны, кто у нас "русичкой" будет? — громко спросил мой новый однокашник Колян Антонов с третьей парты. Он мастерил самолетик из тетрадного листа.— Что-то мне как-то очково.

Мы уже добрались до места дислокации и сидели в классе в ожидании "училки". Тридцать совершенно одинаковых тощих фигурок в новенькой форме, которую то один, то другой парень то и дело поправлял с непривычки.

— Фиг его знает! — лениво сказал Илюха Бондарев. Он сидел рядом со мной, за второй партой. — А что?

— Небось тетка какая-нибудь жирная, — обеспокоенно сказал Колян. — Будет на нас орать и указкой лупить!

— С чего ты вдруг так решил? — насторожился Илюха. — Почему "тетка" и почему "жирная"?

— Не знаю! — пожал плечами юный авиамоделист.

И философски добавил тоном всезнающего гуру, повидавшего жизнь:

— Училки — они все одинаковые, пацаны! Что в обычной школе, что в Суворовском, что в Нахимовском... Нутром чую, пацаны. Спорим, зайдет сейчас бабец лет пятидесяти? Ростом — как тот второкурсник здоровенный... Раменский, кажется.

— Да ну? — усомнился я. Но раскрывать все карты, разумеется, не стал.

— Вот тебе и "да ну"! — с жаром сказал Колян. Он уже закончил делать самолетик. — В моей школе такая "русичка" была. Прикиньте, пацаны, она один раз даже десятиклассника за шкирку взяла и пинком под зад из класса выперла! Так у нее на уроке потом такая тишина стояла — было слышно, как комар жужжит!

— Да чего ты гонишь, Колян? — упорно не соглашался Илюха. — Ну хочешь поспорим? Нормальная придет!

Я решил не вмешиваться.

— Спорим! — оживилась жертва сурового школьного советского воспитания. — На что?

— Эм-м... На билет в кино? — предложил Илюха. — Лады?

— Не, не пойдет! — отверг пари Колян. — К чему мне сейчас твой билет? Увал фиг его знает когда будет. Давай на буфет! Три коржика и два компота!

— Лады! — оживился второй спорщик и повернулся ко мне: — Разбей, Андрюх!

Я, улыбнувшись, выполнил просьбу. Довольный Колян запустил в воздух свой бумажный самолетик. А всего через пару секунд скрипнула классная дверь.

Воцарилась мертвая тишина. А потом кто-то едва слышно присвистнул.

Глава 4

— Здравствуйте! — прорезал мертвую тишину в классе уверенный, хорошо поставленный голос.

Пацаны-суворовцы переглянулись между собой, а потом, шумно двигая стульями, встали и выстроились у своих парт. Замерли в ожидании.

Вместо "бабца" лет пятидесяти, которого так боялся увидеть травмированный советской системой школьного воспитания мой новый однокашник Колян Антонов, в класс уверенной легкой поступью вошла... нет, не женщина. Девушка...

И даже не девушка. Девушка — это для такой красавицы слишком просто. Какое-то совершенно неземной красоты создание. Барышня. Даже мадемуазель! Или леди... Во, точно! Леди.

Невысокого роста, совсем молоденькая. Вчерашняя выпускница педагогического института. Небось только недавно "Советское" шампанское впервые попробовала — на выпускном, вместе с такими же красотками-подружками. В "педе" всегда девушек больше, чем парней.

Я смотрел на нее, будто на какое-то чудо.

Облако светлых, аккуратно уложенных волос, фарфоровая кожа... Фигурка стройная, точеная. Талия — будто осиная. Сантиметров сорок пять, не больше. Вылитая Леночка из "Карнавальной ночи" в исполнении юной Людмилы Гурченко. И глазки такие же: большие, распахнутые, лисьи. Чуть-чуть с хитрецой.

Для меня, сурового майора полиции, неожиданно попавшего снова в себя пятнадцатилетнего, появление "Гурченко", конечно же, не было сюрпризом. Я, попаданец, который волею судьбы почему-то пошел второй раз в первый класс, то есть на первый курс, конечно же, знал заранее, кто тут есть кто, и сколько вешать в граммах.

Но это сейчас. А тридцать лет назад я, сменивший надоевшую синюю школьную форму на суворовский мундир, в этот самый день тоже стоял, открыв рот от изумления. Как и мои новые однокашники.

Помню, я, пятнадцатилетний подросток, едва-едва начавший бриться, тогда во все глаза глядел на нашу новую "училку" литературы и думал: "Это откуда к нам такую красивую занесло?". Вот уж кого-кого, а такой красоты барышню я никак не ожидал увидеть в Суворовском.

Пацаны, стоя у своих парт, снова переглянулись. А потом расслабились, заулыбались и начали перемигиваться друг с другом. Тоже, видать, впечатлились. Пубертат-с. Что с них взять... Машина юных чувств, от которой в этом возрасте, как правило, много шума и мало проку.

Вот тебе и "бабец" лет пятидесяти!

— Не забудь, Колян! — шепнул Илюха "Бондарь" Коле Антонову и, подмигнув товарищу, выразительно погладил себя по животу. — Три коржика! Три! И компот!

Антонов даже не повернулся. И, кажется, даже не расслышал, что сказал ему Бондарь. Ему, судя по всему, было совершенно плевать, сколько коржиков он проспорил. Хоть три, хоть триста, хоть целый хлебобулочный завод. Не жалко. У юного суворовца-первокурсника сейчас совсем другое было на уме.

Взгляд широко распахнутых глаз Тохи был прикован к вошедшей "мадемуазели". Даже не заметил, как вошедшая, нагнувшись, взяла упавший к ее ногам бумажный самолетик и ловко запустила его обратно — прямо на парту Коляна. Тот схватил со стола свое чудо школьного авиамоделизма, живо засунул в карман новехонькой суворовской формы и густо покраснел.

А я тем временем мысленно усмехнулся.

Тэк-с... Кажись, я знаю, по какому предмету Колян будет "шуршать" пуще всего. И чьи уроки уж точно никогда не прогуляет. Что ж, дело молодое. Во все времена юные сорви-головы влюблялись в хорошеньких учительниц. А старшеклассницы, ясен пень, с ума сходили по симпатичным историкам, физикам и даже, чего греха таить, стройным мускулистым молодым физрукам. И, надо сказать, не зря симпатичному учителю записочки писали. В нашей школе была одна такая. Даже замуж за молодого историка-аспиранта вышла.

Другие суворовцы, кажись, тоже поначалу разделяли беспокойство Антонова. Боялись, что нам, оболтусам желторотым, какую-нибудь строгую даму в преподы подсунут. Или какого-нибудь мужика: высоченного, здоровенного и мосластого. А ну как будет он нас указкой по шеям лупить на незнание суффиксов и прочих премудростей!

Оно и понятно: всех нас, лопоухих и растерянных первогодок, еще не привыкших