Суворовец. Том 1 - Анна Наумова

от долгого стояния ноги. Он, вытянувшись, стоял на "тумбочке" при полном параде.

Сегодня мне повезло — со мной в наряд поставили двоих друзей — Илюху Бондарева по кличке "Бондарь" и Миху Першина.

Правда, пока мы еще были не друзьями, а всего лишь хорошими знакомыми. Учились до Суворовского в разных школах, жили в разных дворах и буквально пару дней назад очутились вместе. Но и то неплохо.

— Как обычно, — пожал я плечами. — Устав надо учить. По заведенному порядку. Один дежурный, три дневальных. Забыл? Спим четыре часа поочередно. Двое спят, двое — бодрствуют. Не боись, Илюх, скоро я заступлю. Отдохнешь чуток.

— Молодца ты, Андрюха! — восхитился Бондарь. — Уже и Устав выучить успел. Будто родился в погонах. И подшился ловко. А я, — он обеспокоенно оглядел себя, — даже подшиться ровно не сумел. Никогда в жизни иголку в руках не держал.

Пришло наконец и мое время дежурить на "тумбочке". Бондарь, взяв ведро со шваброй, отправился драить туалеты и перешивать воротничок в бытовке, "как надо". Ну а я, памятуя о своем давнишнем провале во время первого наряда, встал на тумбочку. Как и тридцать лет назад...

Время тянулось. Медленно. Очень медленно. Будто жвачка "Турбо", о которой тут еще и не слыхивали.

Cпать хотелось жутко! Хоть спички в глаза вставляй! Даже несмотря на то, что я — уже не вчерашний лопоухий школьник, который пару дней назад впервые в жизни надел форму с погонами, а взрослый мужик, с опытом службы в органах, для которого все эти недосыпы, ранние подъемы и ночные бдения — дело привычное.

Все бы сейчас отдал, чтобы очутиться на своей койке с колючим одеялом, и дать храпака наряду с другими лопоухими "перваками"...

Глаза прямо слипались, несмотря на выпитый на ночь жутчайшей крепости чай за ужином. И даже не потому, что уже с первого дня нас жестко начали гонять по "физухе". Просто впечатлений было — мама не горюй! Я до сих пор еще до конца не мог поверить, что это все — взаправду.

Учителя... Ирина Петровна Красовская. Не поседевшая полная дама, которую я недавно видел на встрече выпускников в училище, а юная "Красотка" — тоненькая, почти воздушная, но вместе с тем строгая, лихо умеющая управляться с целой оравой мальчишек в жестком пубертате.

Химик Арсений Маркович Сокольский. Еще живой и здоровый. Физик Антон Палыч Рябчиков... Без палочки и темных очков, которыми он прикрывал один ослепший глаз. Географичка Владлена Викторовна. И многие другие. А в буфете — юная Леночка, на которую, кажется, уже с десяток ребят запали. Не поступила девчушка в свой "политех" с первого раза. Вот и устроилась к нам временно буфетчицей.

А еще, конечно, ребята. Молодые ребята, все стройные и подтянутые, без единого намека на пузико, лишний вес и хронические болячки. Без "взрослых" проблем. В мире, где самая большая проблема — это то, что могут из-за "параши" по предмету или залета по дисциплине не пустить в увал...

Попасть в увал мне очень хотелось. А посему я, представив, что в глазах у меня — спички, исправно нес службу. Время от времени разминался, щипал себя... Все, что угодно, лишь бы не уснуть!

И тут...

Стоп!

Я кое-что вспомнил! И тут же тяжелый, липкий, неумолимо наваливающийся сон как рукой сняло!

Пацаны! Близнецы Белкины! Я допер наконец, о чем эти будто сделанные под копирку суслики трещали в столовой.

Перед глазами всплыла картинка тридцатилетней давности. Я, признаться, уж и совсем забыл об этом инциденте.

Две коротко стриженных, одинаковых фигурки — Тимур и Тимоха — понуро плетутся вслед за отцом по двору корпуса, глядя себе под ноги. Каждый держит в руках по сумке. Одеты в обычные штаны и рубашки. На них уже нет формы. И никогда не будет.

Всего за несколько дней нас стало на двух человек меньше. Совсем недолго близнецы Белкины, с шестого класса мечтавшие быть быть суворовцами, успели поносить суворовскую форму. Только что их забрал хмурый усатый батя. Домой. Насовсем. И уже завтра они вновь станут обычными школьниками Белкиными, носящими обычную синюю форму, плюющимися жеваной бумагой через трубочку и пропадающими во дворе после уроков.

Несколько часов назад был подписан приказ об отчислении обоих братьев. Причина была банальной: взводный, внезапно зашедший в сортир, застал там обоих братьев, затягивающихся вонючим "Беломором". А за это вылететь на первом курсе — проще пареной репы.

Мы, оставшиеся суворовцы, сгрудились в казарме, мрачно глядя в чисто вымытые окна на удаляющиеся фигуры братьев Белкиных.

— Капец! — наконец расстроенно выразил общее настроение Колян Антонов и хотел было сплюнуть на пол, но вовремя одумался. Ему же тут еще полы мыть сегодня. — И приспичило же этим сусликам именно в тот момент покурить, когда взводный зашел... Из-за какой-то ерунды...

— Не ерунды, Антонов! — гаркнул прапорщик Синичкин, по своему обыкновению неожиданно врываясь в расположение. — Не ерунды! А дурости! Что, еще кто-нибудь хочет покурить? Во дворах за гаражами не накурились? Пластинка с детством играет в одном месте?

— Товарищ прапорщик! — вдруг неожиданно пискнул Миха. — Разрешите обратиться!

— Чего тебе, Першин? — недовольно повернулся к нему объемистый Синичкин.

Миха боязливо напрягся, покраснел и вдруг, набрав во впалую грудь воздуха, спросил:

— Товарищ прапорщик! Ну они же... ну может быть, можно как-то... того... дать им шанс?

И тут же замолчал, боязливо втянув голову в плечи.

Пацаны удивленно переглянулись. Кто бы мог подумать, что тщедушный и скромный Миха решится возразить начальству? Я невольно восхитился. И откуда у этого детдомовского пацаненка столько смелости?

"Синичка" порозовел. Помолчал минуту, глядя на Миху, который ростом едва ли доходил ему до локтя, а потом открыл рот.

А ну как сейчас заорет!

Но "Синичка" внезапно выдохнул и, махнув рукой, неожиданно сказал вполне нормальным голосом:

— Поздно пить "Боржоми", Першин. Приказ уже подписан. Раньше надо было думать. Шанс им уже был дан — когда они экзамены сдали и поступили. Готовились, бегали, подтягивались, сочинение писали... И для чего? Чтобы три дня форму поносить?

Помолчи, Першин, не трави душу. И так кошки скребут.

— А... — снова начал Миха. Но прапор одним движением руки остановил его. "Все, мол, паровозик уехал".

И, махнув рукой и пробормотав: "Эх, пацаны, пацаны....", тяжело зашагал к выходу. Даже не отругал никого из нас за плохо заправленную постель или недостаточно хорошо начищенные ботинки.

И вот теперь я вспомнил этот случай.