Суворовец. Том 1 - Анна Наумова

— Подъем, суворовец! — окрикнули снова.

И кто-то, не церемонясь, сильно пошатал спинку моей кровати. Кровать жалобно заскрипела.

— Подъем! — рявкнул тот же голос.

Нет. Точно ко мне. И не похоже, что это врач.

Я от неожиданности подпрыгнул, резко сел на кровати и огляделся.

Кажется, это вовсе не сон.

Обстановка вокруг меня точно не походила на реанимационную палату. Никаких тебе смирных болящих. Никаких датчиков. Никаких усталых врачей.

Кровати были. Это да. Стояли ровно, будто их выстроили по линеечке. Только вот люди на них отнюдь не лежали себе спокойненько, прикрытые простынкой. И приборчики никакие не пищали. Не было их вовсе. Только кровати да тумбочки с табуретками. Все с инвентарными номерами. И пара картин на стене. Все.

Несколько десятков тощих, лопоухих и заспанных пацанов лет пятнадцати суетливо сновали туда-сюда. Кто-то прыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину. Кто-то, уже одевшись, пулей куда-то выбегал. А в проходе, тяжело ступая, сноровисто шагал туда-сюда лысоватый мужичок с погонами прапора, время от времени окрикивая зазевавшихся мальчишек.

— "Подъем!" была команда! Подъем! — орал прапор что есть силы, торопя отчаянно зевающих суворовцев. У меня даже ухо почти заложило от его крика. — Кто еще не выспался? Кому восьми часов сна мало? Вы не у бабушки на даче! Детство закончилось!

Суворовцы, боязливо глядя на сурового вояку, безропотно подчинялись. Но одевались пока неловко. Не пришла, видать, еще сноровка одеваться, пока спичка горит.

— Першин! Хорош зевать! — рявкал прапор на невысокого парнишку с короткими рыжими волосами. — Челюсть вывихнете! И комиссуют из училища по здоровью!

— Бондарев! — перекинулся он на другого, повыше, белобрысого. — Живей давай, живей! Бегом на построение!

Неужто она? Казарма? Моя родная казарма?

Она самая. Ошибиться невозможно. А мужичок с проплешиной и луженой глоткой — наш прапор Синичкин. "Синичка", как мы его звали. А эти двое — да, точно! Миха Першин и Илюха Бондарев. Те самые мои лучшие друзья. Закадычные приятели. Не лысые и пополневшие, какими я их видел на встрече выпускников. А совсем еще юные парни.

Давным-давно я, обычный московский школьник Андрей Рогозин, исполнил свою мечту — стал суворовцем. И уже совсем скоро получил свою суворовскую форму у хмурого прапора Синичкина.

Помню, я долго стоял тогда в о очереди за формой с другими растерянными пацанами, все еще не верящими своему счастью. Каждый из нас получал брюки, китель, шинель, шапку и прочее обмундирование. А потом подходил к "Синичке" и долго-долго стоял под его оценивающим взглядом.

Тот, прищурив и без того крохотные глазки, внимательно осматривал каждого желторотика. Точно на личном досмотре. То нагнуться заставит, то присесть, то повернуться. Умора! Я, пока мерял форму, чуть не спарился. Да и другие пацаны тоже. Шутка ли? В плюс двадцать пять в помещении шинель на себя напялить.

— Жмет? — то и дело спрашивал "Синичка" очередного суворовца-первокурсника. — Давит? Не? А ну-ка присядьте еще раз, суворовец!

Суворовцы, удивленные обращением на "Вы", послушно приседали, поднимали руки... Разве что вприсядку не плясали под придирчивым взглядом прапора.

Впрочем, насчет "жмет" или "давит" у "Синички" было свое представление.

— Вы не с мамой в магазине, суворовец! — резко обрубил он Димку Зубова, попытавшегося с ним поспорить. — Здесь я определяю, правильно ли Вам подобрали обмундирование.

Мне повезло почти сразу. Со второго раза форма, пахнущая нафталином, села, как влитая. "Синичка" остался доволен.

А потом... а потом было общее построение. Помню, как сейчас. Начальник училища зачитал приказ о зачислении суворовцев. Рассказал нам, кто командир взвода, кто командир роты, кто вице-сержант. А еще, конечно, поведал о славных традициях Московского Суворовского...

А потом мы строем двинулись по стадиону училища... Старались, тянули носок, держали плечо... Неумело и по-своему трогательно. Серьезные ребята.

Вице-сержантом у нас стал Егор Папин. Мы его сразу "Батей" и прозвали.

А еще через день меня поставили в наряд — дневальным на "тумбочку". Помню, как я гордился, впервые в жизни произнеся сиплым от волнения голосом команду: "Дежурный по роте, на выход!".

Наряд закончился еще одним нарядом — только уже вне очереди. Я просто-напросто задремал, присев на подоконник. Сказались усталость и волнение предыдущих дней.

Кажется, я и теперь могу "подарок схлопотать". Терпение у прапора Синичкина уже на пределе. Морда вся красная от натуги. Да и лысина вспотела.

Оно и понятно — нужны железные нервы, чтобы управляться с целым взводом пубертатных прыщавых пацанов, которые всего пару дней назад простились с развеселой гражданской жизнью.

Кажись, он уже опять ко мне направляется. Заметил, что я еще не одет.

Я на всякий случай быстро ущипнул себя за запястье. А вдруг сейчас прапор Синичкин расплывется и исчезнет, как и многие юношеские воспоминания? А я снова окажусь в своей убитой "хрущобе" на "Юго-Западной"?

Но Синичкин никуда не делся. Даже воздуха в легкие набрал, чтобы разразиться гневной тирадой в мой адрес.

Значит, все наяву. Это не сон. И не чья-то шутка. И не галлюцинации от большой дозы обезболивающего, которую мне вкололи в больничке. Да и ни в какую больничку я, кажись, и не катался вовсе на "скоряке".

Просто я каким-то образом из вечного майора превратился в юного суворовца. Каким был почти тридцать лет назад.

И мне, кажись, и впрямь грозит наряд. Самый что ни на есть нарядный. То есть натуральный. То ли на кухне заставят тонну картошки чистить, пока кровавые мозоли не натру, то ли "на тумбочку" вне очереди поставят. А может, и "увала" лишат.

"Увалы", мороженое, карусели в парке Горького... Теплая, улыбчивая девчоночка с косичками, с которой я когда-то познакомился в очереди за марками в ларек "Союзпечать"... Как давно все это было!

Но сейчас не время ностальгировать. Потом разберусь, что почем, и сколько вешать в граммах. А пока я решил не испытывать судьбу и просто делать то же, что и остальные.

Рядышком с кроватью на табуретке лежала форма — такая же, как и у остальных. Чуток отдающая нафталином и аккуратно сложенная. Будто всего пара дней, а не тридцать лет прошли с того дня, когда я получил ее у прапора.

Я вскочил и мигом начал одеваться.

И всего через пять минут я вместе с другими ребятами уже бегал в хорошо знакомом дворе, отжимался и делал давно забытые упражнения под зычные команды товарища прапорщика. Даже подтянулся на перекладине раз двенадцать. Слегонца. Будто нехотя.

Ну просто кайф! По-другому не скажешь. Ничего