Милли Водович - Настасья Ругани

class="p1">«Влюбилась». Как-то февральским утром она уже слышала это дурацкое слово, когда один придурок из класса подарил ей шоколадное сердце прямо посреди школьного двора. Она не взяла, ясное дело, потому что любовь, настоящая, это не сделанный из какао маленький орган, к которому все девчонки тянут завистливые руки. Нет, ее сердце так не разгрызть. Оно преображается, наливается сплошной и вольной силой. То засаживает себя вишнями и поет, играет в их тени, то бросается в жидкую нежность реки. Закутывается в мех скромной лисицы, которую встречает возле вьющейся фасоли. И даже зацветает среди ночи, услышав пищащих шепотом птиц. Любовь в нем не для мальчиков. И уж точно не для Свана Купера! Уж лучше стать камнем, чтобы тебя в стену замуровали.

Мистер Купер издает короткий резкий звук, но точно не смешок.

– Это правильно, – подтрунивает он. – Если тебе больше делать нечего, он этим летом живет у матери: единственный белый дом на Красных Равнинах.

– Наша ферма тоже белая, – удивляется Милли.

– Это спорно.

Не до конца уловив скрытый смысл его слов, Милли меняет тон. Ну ее, эту вежливость.

– Какой там адрес?

– О, так ты не как твой братец, я смотрю? Есть куда записать?

Милли стучит пальцем по лбу, улыбаясь, как фигурка из лего. От раздражения она еле сдерживается, чтобы не сказать: у меня есть мозг.

– Недалеко от нашей фермы! – восклицает она, узнав номер дома.

– Да уж, вот радость-то!

Не попрощавшись, мистер Купер разворачивается и пропадает в мраморном здании. Оно под стать ему: огромное и надменное. Лучше есть крыс, чем еще раз увидеть эти колонны и тысячи окон. Ей бы хотелось вывести божьих коровок через еще приоткрытые ворота, но Деда неподалеку. У него назначена травля блох в группе домов за площадью Сен-Бейтс.

Хотя Милли и мечтает о ледяной газировке, она не идет искать дедушку и его холодильник. Она только спускает верхнюю часть платья до пояса, открывая купальник. Хитрость от Тарека, который любит твердить, что «в этом городе белозадых у нас больше шансов оказаться в реке или без штанов, чем выбиться в люди».

Милли, взмокшая так, будто и правда искупалась, пытается охладиться, болтая руками. Но ничего не помогает. Зной пропекает до мозга костей. Она быстрым шагом идет в сторону Красных Равнин, подгоняемая нетерпением. Наверняка папа будет ею гордиться, если она добежит до Свана Купера бегом. К тому же без жалоб и по собственной воле; одно это уже заслуживает прощения.

Она снимает ужасные красные туфли, закидывает их в канаву подальше и продолжает путь в носках.

4

На перекрестке главного шоссе с Уолтонским проездом стоит белый дом с номером 54. На первый взгляд он самый что ни на есть заурядный – небольшой, на высоком фундаменте, с широкими окнами и прилепившейся к фасаду облупленной террасой. У него вид пожилой дамы с дряхлеющим лицом, однако в нем нет привычного для Красных Равнин уныния. От всего, что стоит на террасе, веет прочностью, а не усталостью и отвращением к жизни. На аккуратно расставленных по балюстраде глиняных горшках ни щербинки; ни следа предзарплатных бурь в конце месяца; тех дней, когда любую красоту уничтожают с одной целью – забыть мерзкое убожество пустого бумажника. Ни осколков посуды, ни раздавленных пивных банок на полу. Ни вспоротых стульев, ни разодранной в пылу ссоры москитной сетки в дверях. Кресло-качалка здесь держится трезво, а кактусы цветут.

Милли тысячу раз ходила мимо этого дома – он стоит на проезде, который упирается в жалкую бейсбольную площадку возле крошечной заправки, где мороженое продается за доллар. Самое дешевое в Бёрдтауне. Но только теперь Милли замечает – возможно, из-за обгоревших плеч, – как плотно деревья затеняют дом. На поляне, измордованной злобным солнцем, где как будто все было вырвано с корнем, сплелись кронами высокие пеканы, сумрачные буки и клонящиеся под тяжестью спелых ягод вишни. Милли пробует парочку, но от сладости пить хочется в десять раз больше. Адски.

Она мельком осматривает себя в треугольном окошке старинной машины, припаркованной перед домом. Поправляет платье, чтобы смотрелось прилично, снимает черные от пыли носки и кладет их рядом с большой ящерицей, которая устроилась в соломенной шляпе. «Если не украдешь, – шепчет она насторожившейся ящерице, – я покажу тебе место, где полно гусениц».

Наконец Милли стучит в противомоскитную дверь. Тут же появляется Сван Купер, с каплями пота на лбу и загипсованной рукой на перевязи. В здоровой руке у него кухонные щипцы: он закрывает ими лицо, как будто защищается.

– Только не говори, что пришла мне вторую руку ломать.

– Я… э-э… я…

Он глядит на ее ватное тело и улыбается. Его не удивляет, что Милли здесь. Странно, но он так и думал, что она придет. А увидев, как жарко ей в нелепом платье, он чувствует тот же приступ нежности, что и тогда у ручья. И отдает себя на растерзание своре летних воспоминаний. Что для него непривычно, он никогда не раздумывает над своими действиями и уж тем более чувствами. Он вспоминает, как мать разбила арбуз о горшок с магнолиями, и отец взвыл: «Нет, ты окончательно рехнулась! Ну и что теперь, а?! Гости вот-вот придут». Сван Купер заново ощущает дерзкое наслаждение матери, она сидит на залитом соком гравии и радостно впивается зубами в сочную красную мякоть. А сам он слизывает брызги и мелкие кусочки с цветов и смеется в лицо разъяренному отцу.

– Чем-то… пахнет… – заговаривает Милли.

Черт, масло! Сван Купер, опомнившись, трет едва затянувшийся шрам на лбу.

– Знаешь, у тебя талант выносить мозг. Заходи, в доме продолжишь заикаться, а то пончики сгорят.

Милли, не споря, следует за Сваном в светлую, переливающуюся беспорядком комнату. От внезапной симпатии к этому месту она забывает, зачем пришла.

– Что стряслось? Революция? – спрашивает Сван Купер, орудуя над клокочущей и трещащей сковородой.

Милли не обращает на него внимания, растворившись в любопытстве. Она гладит взглядом мохнатые подушки и пледы с ацтекскими рисунками, накинутые на старые кресла под навесом. Глаза ее восхищаются ослепительными грядками между фруктовых деревьев в саду. Читают названия журналов на ивовом столике перед продавленным диванчиком. Глаза мне врут. Это чудесное место, все в книгах, набросках, поношенных шляпах, не может быть жилищем Свана Купера. Или это совсем другой парень, не тот, что стреляет направо и налево и мочится на чужие рюкзаки, напевает сейчас в тесном розовом закутке-кухне. Невозможно представить, что он живет здесь, среди мускатных свечек и миллиона распустившихся в горшочках цветов.

– Ну что, Королева Милли, из замка выгнали? Где