Милли Водович - Настасья Ругани

терпимее к другим. Она уже собирается привести доводы, но мать шумно вздыхает. На лице ее вдруг проступают тени всех перенесенных за жизнь бед.

– Будь твой отец жив, ты не была бы такой эгоисткой. Ты была бы благоразумной, как Алмаз, чтобы его не расстраивать.

Слова эти сказаны без злости, Петра никогда не имела умысла ранить. Однако подобраны они так, что метят в самое дорогое для Милли. Они бьют в то хрупкое место, где живет что-то безликое, бессловесное, но что Млика называет папой, где она говорит с ним, смешит его и, главное, старается всеми силами, чтобы он ею гордился. «Папа, ты приходишь иногда к Алмазу? Мама говорит, он унаследовал от тебя глаза праведника, а я – руки пройдохи. Я боюсь, что ты выберешь праведника. Хуже – что ты исчезнешь».

– Прости, мама. Я больше не буду.

Ей удается, вжав голову в плечи, скрыть подступившие слезы. Деда чувствует, что они все тяжелеют, и тогда кладет свою огромную, изуродованную коричневатую ладонь поверх Миллиной руки.

– Скажи Деде, у этого Свана Купера только рука сломана?

Милли мотает головой и касается пальцем носа. Деда показывает ей большой палец и подмигивает.

– Я думала, ты со мной заодно! – возмущается Петра.

– Да знаешь, я разное мороженое люблю, и ванильное, и шоколадное.

– Ага! Ну, тогда после того, как вы помоете посуду с ванилью, – распоряжается она, – оба оденетесь понаряднее, купите букет цветов на карманные деньги чудища…

– А меня-то за что примешали? – протестует Деда.

– Да знаешь, я люблю, когда ваниль вместе с клубникой. А ты, чудище, не забудешь извиниться перед Сваном Купером.

Милли вскакивает, не в силах сдерживать дикого и запутавшегося зверя, в которого превратилось ее тело. Стул с грохотом падает за ее спиной.

– Мама! Ты в курсе, что он сделал с Алмазом?!

Мать безучастно протягивает ей записку, которую Милли тут же рвет. Уж лучше пусть голову тупой пилой отрежут.

– Милли Ясмина Водович! – негодует Деда.

Второе имя предвещает такую мучительную кару, что Милли поднимает стул и тут же садится на место. И все-таки у виноватого прощения не просят.

– Я вернусь в семь, и ты мне все расскажешь, – подытоживает мать.

Милли щелкает языком. Деда хлопает кулаком по столу. Чашки дрожат.

– Да, мама, поняла.

Прежде чем она успевает стереть выплеснувшийся кофе, раздается скрип двери, появляется маленькое неуклюжее нечто и начинает слизывать капли с плиточного пола. Бэд.

Милли вылупляет глаза.

– Алмаз нашел щенка, он спал, уткнувшись в Дженет, – сообщает мать. – И говорит, тебе надо отдать его назад хозяину.

– Отдать?

Деда знаком показывает, что сейчас не лучший момент клянчить щенка.

– Ладно, хорошо.

Воздух на улице душит, будто смола, проникающая до костей. Каждое движение дается с трудом, так что невозможно разговаривать на ходу. Милли кажется, что пот въедается ей в кожу. Ее шерстяное клетчатое платье совсем не по погоде, но Деда не оставил ей выбора. Что до лакированных красных туфель, они жмут так, что она уже не чувствует пальцев. Про себя она представляет с поэтической точностью первую пытку: рой разгневанных ос в наволочке Алмаза. Но потом колеблется. Она ведь не спешит. Лето заточит ее злобу. Платье, лаковые туфли, извинения; тройные муки требуют тройной, хорошо продуманной мести. Пусть готовится страдать!

Прежде чем ехать в богатый район, где живет Сван Купер, Деда загружает в свой фургончик последние баллоны с инсектицидом. Милли любит ходить вместе с дедушкой по жалким чердакам, кишащим клопами и воспоминаниями. Когда деда не видит, она обычно садится на пыльный пол и вдыхает запах льняного масла и цветочных мацератов, идущий от окуривателей. Спасать взволнованных незнакомцев от нашествия доставляет ей такое же удовольствие, как первые ноты «Триллера». В уничтожении паразитов Деда примерно то же, что Майкл Джексон в музыке. Но сегодня «Мистер Паразит», как написано на дверце его фургона, действует в одиночку. В доказательство он не взял маленький защитный комбинезон Милли. И хотя он пообещал ей после обеда мороженое, она дуется, отвернувшись к полям пламенеющих под солнцем подсолнухов.

Он едва притормаживает, высаживая ее перед двойными коваными воротами Куперов.

– Будь осторожнее, тут полно богачей! – кричит он ей, медленно продолжая ехать.

Милли на тротуаре растеряна не меньше, чем ослеплена солнцем.

– Эй! Мама сказала, чтобы мы пошли вместе!

– Значит, тебе нужно просто выдать своего доброго Деду, который соорудил щенку тайное укрытие!

Он смеется, взглянув на Млику, которая стоит спиной к уносящемуся за поворот фургону.

Милли дергает за ворот в оборках, проклиная брата и Свана Купера. И, поскольку в звонок она еще не звонила, оглядывается по сторонам. Никого. Она засовывает букет между витыми прутьями ворот и разворачивается. Тут же раздается автомобильный гудок, и фургончик «Мистера Паразита» возвращается задним ходом. Деда опускает пассажирское стекло и высовывает голову.

– Ты меня за старого болвана держишь? – кричит он. – Звони давай.

Неизбежный возврат к унижению. Ворота открываются, и Деда, скорчив гримасу, последний раз машет ей. Милли тут же захватывает пьянящий запах магнолий и роз. Они растут по краям посыпанной гравием дорожки. Никогда в жизни она не видела ничего менее естественного. Листва их представляет собой одинаковые правильные шары, и каждый лепесток сияет свежестью. Только множество божьих коровок, усеявших безупречную лужайку, цепляет взгляд.

– Странно, как вас много, – замечает Милли, наклоняясь над этими кишащими жизнью скорлупками.

– Это ненадолго, – раздается накаченный высокомерием голос.

Милли поднимает голову и видит крупного мужчину в белом спортивном костюме и кепке с надписью «Добро пожаловать домой, Купер!». Сходство между отцом и сыном очевидно. Если не считать надменной отцовской челюсти, черты лица точь-в-точь одинаковые: правильные, приятные, почти мальчишеские. Но взгляд прямой и враждебный.

– Ты из Водовичей? Младшая?

– Да, мистер Купер.

– Где твоя мать?

– На работе, мистер Купер.

– Что-то не так с фермой?

– Нет, сэр.

Милли не успевает перевести дыхание.

– Хорошо. Так почему тогда ты отнимаешь мое время?

– Я ищу Свана, – кое-как выдавливает она.

При упоминании сына вид у старшего Купера становится еще враждебнее. Прямо куст крапивы.

– Чтобы подарить ему маргаритки?

Милли кивает, и в животе у нее все сжимается.

Сейчас она провалит экзамен, ясно как день. Одно лишнее слово, слишком слабый вдох, слишком длинное молчание, и белая властная громада воспользуется этим, чтобы… она не знает, что тогда будет. Только чувствует, как в теле что-то давит, будто злая, занимающая все нутро пружина.

К счастью, мистер Купер, похоже, не в курсе неудачного падения сына. Лучше оставить правду при себе.

– Ты влюбилась? – предполагает он, взглянув на часы.

Милли вскипает, выпуская когти.

– Да ни за что на свете, мистер Купер!