Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая

в Силверволле, щемило сердце и щипало в глазах от слез. Недаром у славян так много грустных песен, где молодая жена жаждет обернуться серой пташечкой и полететь к родимой матушке – успела послушать на посиделках в остаток зимы. В этой чужой темной избе страшного старика, возле озера, где над водой и берегом носился жуткий дух подземного змея, Хельга ощущала себя маленькой, одинокой, беззащитной, как букашка. Она куталась в теплый кафтан, взятый с собой, мечтала вернуться хотя бы в Видимирь, но и не хотела, чтобы настала полночь – ведь тогда начнется что-то еще более страшное.

Утешили ее соловьи – в сумерках защелками где-то в зарослях, и сразу от сердца отлегло. Не верилось, что какой-то жуткий змей может вылезти из-под земли там, где поют весенние соловьи. Дед Замора и Тихоня толковали о чем-то своем, и Хельга плохо понимала их речи; вслушиваясь в соловьиное пение, постепенно она успокоилась.

Но вот дед Замора вышел наружу посмотреть на луну, вернулся и объявил: пора. Хельга поднялась с места – с мыслью, что лучше бы ей остаться.

– Ступайте к камню, – велел дед Замора.

Хельга с Тихоней и Естанай вышли. Снаружи было уже совершенно темно и очень холодно: шла та пора, когда с наступлением темноты из-под земли вырывается леденящее дыхание едва заснувшей зимы, и легкое одеяло полураскрывшейся зелени не греет. С неба взирала почти полная луна с обтаявшим краешком; она давала довольно света, чтобы пройти вдоль берега, но под ее неотступным взглядом было еще более жутко. Сам мир мертвых следил за Хельгой и ее спутниками, выбирая жертву; а что если он выберет не барашка?

Первым шел Тихоня, показывая дорогу. Хельга чувствовала, что он, хоть и храбрится, выставляя себя защитником двух испуганных женщин, на деле боится не меньше их. И это убеждало ее, что змей существует: Тихоня с детства верил в него куда крепче Хельги, сегодня впервые о нем услышавшей. Просунув руку под кафтан, она сжала «ведьмин камень» в ожерелье. Мельком подумала об Ульве Белом – если будет уже совсем плохо, он же спасет ее… если успеет? «Мой милый звериною шкурой одет…» Почему-то вспомнился волчий кожух Эскиля Тени, холодный запах этого меха, к которому она прижималась лицом, когда похититель вез ее в санях, крепко держа в объятиях. Хельга ясно помнила тот странный вечер, будто он был вчера, и в то же время ощущала, как сильно изменилась с тех пор. Та Хельга, уносимая, будто овечка, варягом-волком, казалась ей девочкой, совсем не той, что нынешняя.

Тихоня остановился на поляне у воды, и Хельга отогнала неуместные воспоминания. Луна висела прямо над озером, заливала воды дрожащим серебром отраженного света, и Хельга не сомневалась: этот свет разбудил змея, тот не спит, он видит и слышит все, что здесь происходит. От этих мыслей и от холода весенней ночи у нее стучали зубы, и она куталась в накидку, надетую поверх кафтана, пряча холодные руки.

– Вот здесь подождем.

Сгрузив барашка возле камня, Тихоня отошел в сторону, обогнул камень и остановился позади него.

Хельга и Естанай подошли к нему. Теперь они оказались с другой стороны от скрытого водой лаза в змееву пещеру, и это было не так страшно. Была надежда увидеть змея раньше, чем он увидит их… хотя в темноте он уж точно видит лучше… и что если он выскочит из-под камня прямо с этой стороны?

О всемогущие асы! Но если бы ей грозила опасность быть съеденной, Видимир не послал бы ее сюда! Не хочет же он остаться вдовцом, не пробыв мужем и полугода? Сейчас Хельга отчасти сердилась на мужа, что он не поехал сюда с нею. Несвет – его родной отец, ему было бы уместно самому попросить богов об удаче для него!

Послышался шорох, легкий звон. Вздрогнув от неожиданности, Хельга вцепилась в руку Естанай. По ту сторону камня появилось нечто живое, к счастью, величиной с человека, а не «с вон ту ель». Застучал бубен, и Хельга догадалась: это дед Замора! Но, сколько она могла видеть при свете луны, это был какой-то другой дед… Его лицо закрывала огромная личина с большими черными глазами и таким же черным ртом. Хельга понимала: это личина для общения с мертвыми, такие же носят на зимних праздниках перелома года – и русы, и словены, и меря. И все же было жутко: даже обычные люди, надев личину, отчасти превращаются в мертвых, что же говорить о старике, который и без личины одной ногой на том свете!

Надето на нем было что-то длинное, широкое; одеяние поблескивало, позвякивало и, похоже, шевелилось. Все это так напоминало змея, если не по виду, то по духу, что Хельга уже и не пыталась сдержать дрожи. Дед Замора размеренно бил в бубен, прохаживаясь перед камнем; этот ритм напоминал Хельге стук копыт, и почему-то виделось, как ее собственное сердце в виде лошади мчится по темной дороге – куда-то в даль.

– Выхожу я в полночь глубокую, из избы не дверью, со двора не воротами… – бормотал дед Замора под этот стук. – Через леса темные, через болота глухие… За рекою черною, за Смородиной, лежит черен лес, а в том черном лесу – черен змей, седоват, пестроват… Где солнце не светит, роса не ложится, петух не поет, живой не встает. Закликаю и я призываю: ты приди, черный-пестрый змей, нашего барана покушай, нашей беды послушай…

– Тихонька! – позвал он, прервавшись, но ни Хельга, ни даже сам Тихоня, так же завороженный стуком бубна, не сразу поняли, что его зовут. – Иди постучи.

Тихоня подошел и взял бубен; стук возобновился, хотя слышно было, что теперь колотушку держит другая рука, менее уверенная и умелая.

А дед Замора… вдруг вознесся на самый камень! В темноте Хельга плохо видела его движения, и почти была уверена, что он просто расправил крылья – змей ведь крылат, – и взлетел! И вот он уже расхаживает по камню, на уровне их голов, продолжая бормотать. Барашка он взял с собой и подтащил к самому краю камня, что нависал над водой. Хельге было не видно, что там происходит, она вслушивалась в стук бубна и ожидала… сама не зная чего. Если змей сейчас покажется, он ухватит барашка…

Вдруг над камнем раздался свист – громкий и пронзительный. От неожиданности Хельга подпрыгнула, они с Естанай рывком прижались друг другу. От свиста, переходящего в полувой-полурев, заложило уши и заледенели жилы. Хотелось бежать отсюда прочь, но позади стеной стояли темные заросли, не менее страшные, а за ними, быть может – болотная топь, где тебя уж точно ждут загребущие черные лапы с когтями…

– Здесь ли ты, змеюшка-батюшка? – услышала Хельга голос дед Заморы.

И сквозь шум крови в ушах, сквозь стук собственных зубов разобрала другой голос, воющий, ревущий, шипящий:

– Спра-а-а-а-ш-ш-ш-ива-а-а-ай!

Кровь стучала в ушах, вторя ритму бубна. Естанай подтолкнула ее, но Хельга не поняла почему.

– Кто там хотел от змея ответа? – крикнул откуда-то с луны дед Замора. – Спрашивай, ну!

«Ну! Ну! Ну!» – эхом раскатилось в пустой голове. И ни единой мысли. Сколько она ни готовилась к этому мгновению…

– Что хотела-то? – с досадой крикнул дед Замора. – Не гневи змея! Говори!

Еще его и разгневать… только того не хватало…

Этот новый страх немного помог Хельге собраться с мыслями.

– Что… – хрипло выдохнула она, сглотнула и повторила громче: – Что несет нам тот набег смолянский? Это война большая? Затронет ли нас?

Как много вопросов! Ведь ей говорили – только один! Но она не знала, как яснее выразить свое беспокойство, казалось, змей ее не поймет.

Она замолчала. С озера ударил порыв холодного ветра, и с ветром до нее донесся тот же полувой-полушип. Произнес он одно слово:

– С-с-с-ме-е-е-ерть…

Хельга сжалась и закрыла лицо руками. До нее даже не дошло, что такое она услышала; казалось, это назвала себя та леденящая сила, что наполняла берег.

Естанай подергала ее за руку. Хельга подняла голову. Стук бубна прекратился, возле них стоял Тихоня.

– Идем, все уже, – бормотал он. – Скрылся змей…

Едва помня себя, Хельга пошла вслед за ним обратно к избе