Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Ну, чтобы летал, я не слыхал такого, – признался Тихоня. – Из норы под камнем выползает и жертвы принимает. Говорят, коли гневается он, на озере буря поднимается, тогда, значит, хочет змей голову человечью, иначе по всей волости будет неурожай и мор на людей и скотину. А чтобы не гневался, дарят ему дважды в год по голове бараньей, от нас и от Людогощи.

Озер в этом краю было много, и по пути всадники миновали их еще несколько, четыре или пять. Но вот Тихоня показал на водную гладь в окружении леса: мол, оно самое. Змеево озеро было даже больше Видимиря и шире – если озеро Видимире очертаниями напоминало толстый крюк, то Змеево – отпечаток исполинской стопы. Пришлось обогнуть его с севера, чтобы попасть на восточный берег, перебраться через речку Стругу, впадавшую в озеро с севера, и еще немного поехать вдоль него по хорошо набитой, хоть и изрядно грязной тропе на юг. Осторожно проезжая над глубокими лужами, Хельга подумала: пешком тут в дождливую пору и вовсе не пройти.

Солнце еще светило ярко, когда перед путниками открылась полянка у самой воды, окруженная березой, ольхой и кустами.

– Вот он, Змеев камень! – с торжеством провозгласил Тихоня.

– А здесь можно оставить лошадей? – с беспокойством спросила Хельга. – Он не выйдет и не съест их?

– Как бы нас самих не съел! – поправил ее Тихоня, дескать, дура баба!

Путники остановились на краю поляны, шагах в десяти от камня, и привязали лошадей. Те не проявляли признаков беспокойства, а значит, никакого змея пока не чуяли.

– Ой, вон! – вдруг вскрикнула Естанай.

Хельга, облившись холодной дрожью обернулась; успела заметить, что Тихоня тоже подпрыгнул и в ужасе вытаращил глаза. Оказалось, что Естанай всего лишь увидела на кочке в трех шагах двух молоденьких змеек: они грелись на солнце, но от шума уползли в мох.

Успокоившись, Хельга пошла посмотреть на камень поближе. Он лежал на самом краю берега, нависая над водой; и правда величиной почти с избу, серый, покрытый трещинами и лишайником. В воде еще лежали камни, но другого цвета, гладкие и гораздо меньше.

– Где же пещера?

– Вон там! – Тихоня зашел на мостки, вдававшиеся от берега в озеро шагов на десять, и показал со стороны воды под нижнюю кромку камня. Здесь было еще не глубоко, человеку по колено, и под прозрачной водой желтел песок на дне. – Там его гнездо. Не очень большое – человеку едва пролезть, а прямо в самое подземелье уходит. Бывают годы засушливые, озеро мелеет, тогда вход в него видно делается, но это плохие годы, народу много мрет. Теперь к деду Заморе пойдем.

Изба деда Заморы, хранителя Змеева камня и жреца, стояла шагах в десяти дальше; низкая, с посеревшими от времени бревнами, с замшелой крышей, она почти сливалась с зарослями. На коньке висел лошадиный череп.

– Дед Замора – колдун знатный, – вполголоса рассказывал Тихоня по пути. Барашка он нес на плечах. – Если захочет, так сделает, что человек захворает или умрет. А я его не боюсь. Сызмальства мы с братьями к нему бегали, он про змея много чего поведать может. Люди его боятся, да ты со мной-то не бойся.

Избушка стояла одиноко, без ограды, без построек. В тени лежала коза, под стеной стояла дровяная колода, в ней топор, а вокруг желтые щепки. Из отворенной двери тянулся дым.

– Дед Замора! – закричал внутрь Тихоня, спустив барашка наземь. – Чуры в дом! Ты здесь? Это я, Тихоня, Тихомилин сын!

– Здесь я, – раздалось из-за угла.

Увидев того, кто показался, Хельга вздрогнула от неожиданности: одетый в кожух из черной овчины мехом наружу, он напоминал не столько человека, сколько родича привезенного барана, а еще хуже – нечто среднее между человеком и зверем, между живым и мертвым. Дед Замора явно был очень стар: когда-то высокий, а теперь сгорбленный, седой, с длинной пегой бородой. Почти бурая кожа в старческих пятнах, запавшие глаза, бледные тонкие губы. Но хуже всего то, что у Заморы был только один глаз – левый, а правый, полузакрытый, светился тускло и мертво. Это было так страшно, что хотелось отвернуться. Да и не только взгляд – само его присутствие угнетало душу, словно он нес на себе силу нечеловеческих миров.

«Никакой это не дед!» – мигом осенило Хельгу, и она стиснула зубы, стараясь унять дрожь. Это сам змей подкаменный и есть. Он притворяется человеком, чтобы получать жертвы… или заманивать. Знают ли об этом здешние жители?

– Б-будь цел! – по-славянски поздоровалась Хельга, стараясь не показать, как ее напугал и вид старика, и собственное открытие.

Дед Замора остановился и внимательно оглядел незнакомую женщину, одетую в дорогое цветное платье и совсем не похожую на молодух из окрестных городков и весей. Под взглядом его единственного глаза ей было очень неуютно; она взялась за красновато-бурый «ведьмин камень» в ожерелье и мельком подумала: у старика тоже нет правого глаза, как у Одина…

Не Один ли явился к ней в этом облике – весьма для него подходящем?

Она окинула глазами деревья позади старика и ахнула – на сосне сидел крупный черный ворон и, слегка свесившись с ветки, внимательно ее разглядывал.

Тихоня тем временем изложил, кто она такая и что им нужно.

– И то хорошо, – одобрил дед Замора. – Гневен батюшка наш, змеюшка. Уж две ночи воет, свистит, беду пророчит. Заходите пока, посидите. – Он кивнул на дверь избы, откуда дым уже почти не шел. – До полуночи долго еще.

– А нужно… полночь? – Хельга снова содрогнулась.

– В полночь батюшка наш из норы выходит. Не такой он, чтобы под солнышком разгуливать, – хмыкнул дед, и Хельга поежилась. – Боязно?

– Да, – созналась она.

– Так не ходи, в избе сиди. Но коли хочешь говорить с ним, сама должна…

– Он будет отвечать… если его спрашивать?

– Будет, отчего же. Как кровь горячую почует – ответит.

Хельгу обнимало холодом, будто та «кровь горячая» вытекала из ее собственных жил. Соблазнительно было пересидеть в избе, пока дед будет резать барашка, но ведь она приехала в надежде узнать, что означает набег смолян на Видимирь. Как глупо было бы отказаться что-то узнать из-за страха! Ведь с ней «ведьмины камни»… Но и два последних ее камня казались не слишком надежной защитой от подземного змея «величиной вон с ту ель».

В избе, куда дед Замора провел гостей, оказалось тесно и бедно. Тихоня выложил из короба присланные его матерью припасы: мешок сушеного гороха, пяток печеных яиц, кусок копченого сала, небольшой ржаной каравай – по весеннему времени это было богато. Дед Замора предложил на ужин похлебку из озерной рыбы – он ставил сети каждый день, круглый год, – со снытью, подорожником и молодой крапивой. Как понимала Хельга, озерной рыбой, лесной зеленью, дичью и молоком своей козы он и питался в те дни, когда ему ничего не приносили из окрестных селений. Она поела немного, но еда в этом месте казалась ей опасной. К тому же отвлекали мысли: как задать вопрос змею? Ведь это должен быть только один вопрос!

– А он может погадать о Несвете? – шепнула она Тихоне. – Хороши ли его дела? Если мы узнаем, то будем знать, о чем для него просить.

Тихоня передал ее просьбу деду Заморе. Парню, похоже, даже нравилось, что «молодухе Видимире», как он ее обозначал в разговоре с дедом, требуется его посредничество. Хельга, с ее неуверенным славянским языком, лучше понимала речь Тихони – дед из-за отсутствия зубов говорил невнятно, – а тот чувствовал себя причастным к дедовой мудрости, толкуя его речи боярыне-русинке.

Выяснилось, что погадать можно, но для этого нужна лопатка того самого барана, которого еще не зарезали. Хельга слышала о таком способе – его считали надежным.

За оконцем сгущалась тьма. Несмотря на присутствие Естанай, Хельге делалось все сильнее не по себе. Она и жалела, что не сидит сейчас спокойно в Видимире, и сильнее обычного грустила в разлуке с родными. Особенно остро хотелось попасть обратно в Силверволл – где отец и мать, Хедин и Виги. Даже молодые невестки, которых Хельга успела узнать не слишком близко, теперь казались родными и любимыми. От мысли, что ее дом – здесь, на озере Видимире, что никогда она не будет больше жить