Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

— Мам, что случилось? — Энди подошла к матери, обнимая ее за плечи. Она уже догнала мать в росте, и однажды их приняли за сестер.

— Твой дед умер, — у Урсулы дрожали губы.

Рамсею Гранджу еще не было семидесяти, но он прожил насыщенную жизнь, его потомки могли им гордиться. Его здоровье подкосила внезапная смерть старшей дочери, отъезд внучки, война и океан, разделивший его со младшей дочерью.

После похорон Рамсея дом на Логан-Плейс заколотили до лучших времен, Кэтлин вернулась в дом сына и невестки. Урсула не смогла долго горевать, ибо горечи еще придется хлебнуть много, она познает ее вкус сполна. Так заканчивалось их печальное десятилетие, а ведь когда-то все было так прекрасно. Слова «печаль» и «горечь» затмили все, превращая в рабов остальные эмоции и радости. Все только начиналось...

***

Войдя в дом с охапкой корреспонденции и услышав печальные новости из Европы, стало немного не по себе. В это время в Англии уже прохладно, льют проливные дожди, туманы по утрам мягко, словно пуховое одеяло, обволакивают город, а листья, как пестрые бумажки, танцуют свой озорной танец. Но вряд ли там видят это великолепие: другие заботы на время отвлекают от всего на свете. Конечно, сюда тоже приходят дожди, прибивая пыль к дороге, но в такие минуты все больше охватывает хандра.

Виктор стал складывать в одну стопку газеты, в другую письма для Мелоди и Даниэля, среди ничего не значивших для него конвертов замелькала телеграмма из Лондона. Это было от Артура. Может, бомба попала в завод? Или разбомбили офис на Тюдор-стрит? Он осторожно вскрыл конверт, буквы промелькнули перед глазами, складываясь в страшные слова.

Рамсей умер... Умер Рамсей... Виктор сел в кресло. Его учитель, его тесть ушел в иной мир. За эти двадцать шесть лет он стал ему всем. Именно Рамсей заметил его, выделил среди прочих студентов и впоследствии стал для него всем. Боже, что же он скажет Диане? Она обвинит его во всех смертных грехах. Ведь именно он настоял, чтобы они уехали из Лондона, именно он уверял ее, что так будет лучше всем. Но и не сказать он не имеет права.

— Виктор, — Диана, цокая каблучками, вошла в гостиную. — Что с тобой?

— Рамсей умер, — он так редко показывал ей, что у него на душе. Лишь в редкие минуты ей удавалось застать его врасплох и каким-то чудом спасти от эмоциональной бездны.

— Папа, — прошептала она.

— Мне очень жаль, Диана. Я...

— Ничего ты не понимаешь! — вспылила она. — Это ты во всем виноват! Я даже не смогла похоронить отца!

— Как будто ты одна что-то потеряла! — крикнул он. — Я потерял отца и учителя второй раз!

— Не делай из себя мученика! — он подскочил к ней.

— Я делаю?! Я думал о своей семье прежде всего! Ты знаешь, что твориться в Лондоне, что пятьдесят семь дней его бомбили?! — он замолчал.

— Плевать! Эгоист! — она замахнулась, собираясь дать пощечину, но мужчина схватил ее за запястье.

— Думай, что хочешь, дорогая. Я опять все спущу на тормозах! — она слышала, как его сердце бешено бьется.

— Тогда в этот раз мы разведемся, — прошептала она. — О Виктор, — река хлынула, шлюзы открылись, слезы горячим потоком побежали по щекам. — Виктор, — она прильнула, он обнял ее, нежно гладя по волосам. — Виктор...

— Ничего, ничего. Это должно было случиться когда-нибудь, — они долго стояли прижавшись друг к другу, утешая, даря надежду на лучшую жизнь.

***

Весна — осень 1941.

Письма с Ближнего Востока приходили редко, Мария порой боялась их читать, смотреть на стопку почты, приходившей и из Аргентины, и с других концов страны; найти среди них похоронку из Египта. На Ближнем Востоке немцы стремились взять под опеку нефтеносные армии, подчинив Францию, Гитлер получил ее протектораты, если он завоюет Англию, следующим станет Иран, а потом... страшно подумать, что случится потом. Всю весну Югославия дралась за свою свободу, уже пол-Европы лежало у ног немцев, а у Британии уже почти не было сил держаться и бороться.

Письма из Аргентины почти перестали приходить, в море разворачивались жестокие бои. Германия еще мечтала, отрезав все морские пути Англии, сломить ту окончательно, с другой стороны Япония ломилась в англо-французские колонии, подчиняя одну за одной, оставляя за собой выжженное поле. Мир дрожал и готов был рухнуть под натиском темных сил. 22 июня рано утром Германия напала на СССР. Вильям приносил дурные вести: то там, то тут противники Гитлера нанесли поражения. Десятилетие началось печально.

— Мама, нам нужно поговорить, — начал Джастин, восемнадцатилетний высокий статный юноша, похожий на свою мать, в отличие от Кевина. Мария замерла, убирая руки от лица, смотря на него с невозмутимым спокойствием.

— Что-то произошло? — Мария, скрывая настороженность в голосе, дрожала, боясь то, что он скажет.

— Я хочу к Кевину, на войну, — Мария изобразила жалкую улыбку, чувствуя, как в ней поднимается гнев, что она готова задушить его за такое.

— Ты не понимаешь...

— Боже мой, все я понимаю, — Джастин вынул из внутреннего кармана кожаной куртки какую-то бумагу. — Отец помог: меня направляют в часть Кевина.

— Это — сумасшествие, — возразила Мария.

— Нет, мама, это — мое решение. Мир дрожит, но его еще можно спасти, — он подошел к ней, обнимая за плечи. Он был выше ростом, поэтому голова Марии легла на широкую грудь ее сына, тот погладил ее скованные плечики, утешая и подбадривая. — Ну, прости меня. Если мы умрем, ты можешь нами гордиться.

Он уехал через две недели в Египет, к брату. Прошлым летом итальянские войска решили завоевать Судан и Кению и отобрать у Англии Сомали. Кевин Трейндж оказался в гуще событий вместе с эфиопским партизанами. Итальянцы бежали, как последние трусы, бросая технику. К этому лету Восточная Африка была свободна, это, конечно, победа, но и она меркла на фоне поражений. Тяжелее всех дело обстояло в Египте и соседних французских владениях.

Осенью прошлого года Кевина перевили в Египет, он участвовал в боях против наступавших итальянцев, защищая границы британских владений. Декабрь 1940 и февраль 1941 стали самыми страшными месяцами в жизни Кевина, его товарищи умирали, он видел смерть каждый день, и это причиняло неимоверную боль. Огромная армия «Нил» смогла очистить Египет, Муссолини испугался и попросил помощи у своего «друга». До Кевина Трейнджа доходили печальные новости: армия Роммеля выбила англичан из Ливии в марте 1941. Летом враги опять стояли у границ Египта.

Когда Джастин приехал в часть, он быстро нашел брата, сидящего со своими товарищами, чистящего сапоги и что-то бурно, с ругательствами обсуждающего. Джастин бросил свой тюк в казарму. Они находились в Александрии, дух древности и востока одурманивал и обострял чувства. Его брат не был рядовым солдатом, его уважали, его геройству поражались. Джастин всех покорял своими обаянием и общительностью, легко находил общее темы. Попав в элитную часть базы, Джастин не ощутил себя чужим, он же еще один сын лорда Трейнджа. Имея прекрасную физическую подготовку и пройдя школу лицемерия в Берлине, Джастин заработал превосходную репутацию среди арамейских товарищей.

Деятельность отца приносила свои плоды, благодаря жизни то во Франции, то в Германии он свободно мог говорить. И, в отличие от своего старшего братца, он мог быть не просто воякой, а разведчиком, и командование имело на него планы. Кевин, даже с его желанием делать политическую карьеру, не мог соперничать с братом в части дипломатии. Там, в Берлине, Кевин получил благосклонность нацисткой элиты, кривить душой он мог, но иногда не хватало духу сдержать себя, и, чтобы не наломать дров, он просто тихо уходил по-английски. Джастин же всегда легко находил компромисс, из него бы получился стоящий политик, это даже отметил Черчилль. Вильям не зря его сюда отправил: младший сын, если выживет, пройдет блестящую дорогу политика или дипломата.

Однажды вечером он вышел прогуляться, подышать теплым южным воздухом. Он шел, поскрипывая гравием, и увидел в окне медицинского пункта два силуэта. Он подошел ближе. Красивая медсестра, марокканка Надин, обнималась с его братом. Надин была прелестна, еще в первую их встречу Джастин успел разглядеть ее: темные арабские глаза притягивали, а волосы как червленое золото говорили, что она совсем не арабка (позже он узнал, что отец девушки испанский начальник, а мать — арабка). Внебрачная дочь легко относилась к подобным романам. Надин стояла в одном нижнем белье, она опустилась на колени перед Кевином, у Джастина захватило дух. Конечно, у него были подружки, но таких вольностей они себе не позволяли, все было более невинно, чем сейчас. Он развернулся и ушел.