Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

— Что с тобой? — вдруг спросил он.

— Ты чуть не сломал мне фотоаппарат, — Джулия поправила берет. — Идиот.

— Джулия, остынь. Мне хватает и Морион, — Эверт помог ей сложить технику. — Я люблю тебя, — она открыла рот от удивления.

— Нет! Так не бывает! — отрезала она. — Ты женат! Так нельзя!

— Признайся, что любишь меня.

— Нет! — ее глаза страстно сияли, жаль, что она не знает, как это возбуждающе на него действует.

— О да, милая, это значит да, — от поцелуев у нее кружилась голова, она вдыхала его одеколон, ощущая, как напряжение в ее теле растет. Эверт отпустил ее и побрел домой. Джулия, ошарашенная, тоже поплелась в замок.

Две недели она избегала его, даже не зная, что сказать. Он раскусил ее, понял все тайные помыслы, и теперь она обнажена для него, но главное, что он любит ее. Как же девушка была молода и не понимала, что ее настоящая любовь не рядом с ней, что для нее не пришло время, что еще долго нужно ждать. Но это будет потом, а сейчас она жила сегодняшним днем. Джулия боялась саму себя, но не познала себя до конца: кто знает, может, это свойственно ее натуре?

Он снова нашел ее у того же дерева ровно через две недели. Джулия сидела на стволе и читала книгу. Эверт сел сзади, отодвигая носом воротник пальто, приникая губами к мягкой шеи. Она обернулась, испытывая страх и удивление, гадая: бежать или остаться.

Он скинул с себя пальто, бросая на землю, потом ее пальто, устраивая ложе для них. На улице стояла поздняя осень, и делать это здесь просто безумие, но в замке их найдут, а это место станет свидетелем их любви. Эверт опустил ее на ложе, его ладонь скользнула под ее тяжелую шерстяную юбку, лаская бедро. Джулия задрожала, вцепившись ему в плечо. Он целовал ее, отвлекая от того, что творили его руки под ее юбкой. Ей было так хорошо в его объятьях, поцелуи пьянили, кружили голову так, что не было сил остановиться. Она отдала ему себя, совершенно забыв, что мужчина женат.

Так они стали встречаться на этом месте. А где-то на другом конце света ее ждала любовь. Так, вроде бы, предсказывала ей старая цыганка?

Глава 30

Мой ум и сердце по дорогам разным

Меня ведут и множат счет невзгод.

Меня уводит разум от соблазнов,

К которым сердце плоть мою влечет.

Мирза Шафи Вазех

Июль 1942.

Все покинули лабораторию, осталось только проверить записи и состояние веществ. Фредерик опустил бумаги в глубокий ящик, закрывая его на тяжелый замок, снял свой белый халат, аккуратно повесил его на плечики и спрятал в шкаф.

Артур мало занимался делами компании, да и времени у него на это не оставалось, жаль, что Виктора нет рядом: порой Фредерик нуждался в его совете. Последний заметил, как их рыжий кот Тигр лег в его кресло, явно довольный охотой на обнаглевших крыс.

Фредерик собрался домой. Неожиданно он ощутил резкую тупую боль в сердце. Он машинально потянулся к карману пиджака, где должны были быть его капельки, с которыми он не расставался в последнее время, но старый потрепанный пиджак весел на спинке стула. Фредерик попытался дойти до него, ему необходимо достать лекарство. Сделав пару шатких шагов, Фредерик упал на пол, забившись в болевых конвульсиях. Тигр бросился к любимому хозяину, потираясь о его трясущееся тело..

Утром Вера проснулась совершенной разбитой, муж так и не пришел, по всей видимости решив остаться в своей проклятой лаборатории. Она понимала: после отъезда Виктора он ощущал долю ответственности за компанию, но нельзя же постоянно бывать там, забыв про дом и семью! Вера яростно ударила кулаком по подушке, где должен был остаться отпечаток от головы Фредерика. По истечение многих лет можно сказать, что ее брак не особо удался, чаще всего все шло наперекосяк, нежели чем когда от счастья хотелось кричать. Она уже давно смирилась с характером супруга, что он сам себе на уме, что ее мнение мало что значит для него. Вера опустила ноги на пол.

Война только обострила итак непростые отношения между ними. В то время, как Гитлер дошел до Сталинграда, в то время, как месяц назад американцы, принявшие брошенный вызов японцами, отомстили за Перл-Харбор, выиграв сражение у атолла Мидуэй. В это время ее семья рушилась. Вера печально вздохнула, натягивая чулки с заплатами, как изящное кружево.

После смерти мужа Вера ничего не ощущала, кроме тупого безразличия. В один миг не стало ее мужа, в один миг она осталась одна с пятнадцатилетней дочерью, одна в большом городе, одна во время войны. Несчастья сыпались на них. Сначала убили Каталину, потом разбомбили пол-Лондона, затем погиб Сайман, а теперь из жизни ушел мистер Сван.

Определенно их мир рушился, рассыпался на сотни мелких кусков. Сколько еще предстоит вынести их поколению? И перенесут ли столько горестей их дети? Может быть, они не будут нести бремя войн и революций? Может, их минует злой рок? А может, в их жизни случится что-то страшнее этого ада? Судьба путала карты еще сильней.

***

Осень 1942.

Эль-Аламейн. Небольшая точка на карте Египта, сосредоточение английских сил. Слава и боль, ибо непобедимость Гитлера и его друзей перестала быть реальностью, а его поражение — возможностью. Он проиграл, пока еще рады от неуспехов русских, но возможно, они что-то изменят? Иначе не может быть. Слава и боль. Победа и горе. Эль-Аламейн — одно название, вмещающее в себя трагедию одной семьи и других, понявших, что значит потеря.

Мария и Вильям в тот ничего не предвещающий день пили дома чай. В Англии стало дышаться по-другому. Бомбежки прекратились, люди с сожалением вспоминали Лондон до всех войн. Золотые времена, лишь бы они только вернулись. А будет ли все как прежде? Мария подлила мужу чая.

Что за странные времена настали? После смерти Саймана и Фредерика они все стали мало общаться. Артур пропадал в госпитале, Урсула жила загородом и редко появлялась в столице. Вера тоже избегала старых друзей, закрывшись, не желая ощущать чужое сожаление. Роуз также закрылась от всех, переживая боль; она помногу работала медсестрой, быстро всему учась, стараясь дать все самое лучшее сыну. После смерти Саймана их постигла еще одна боль: дома тихо скончалась Кэтлин. Наступали печальные времена.

Кевин погиб при Эль-Аламейне. Мария почувствовала, что лишилась разом всех чувств и эмоций, дара речи и возможности двигаться. Горячие слезы хлынули по щекам. Ее сын погиб... Не может быть, это был кто-то другой, но не он!

Джастин Трейндж приехал через три недели с цинковым гробом. Первые дни после смерти брата Джастин жил наедине со своей болью. Кевин с товарищами бросился во время боя на врага, спасая других, но губя себя. Джастин же в это время был в Каире уже как три месяца, выискивая фашистских шпионов.

Он вернулся в штаб, чтобы начальство разрешило ему неслыханное, и оно пошло навстречу: обаятельный Джастин получил свое. Его скрытые задатки все ярче проявлялись на Востоке. Его не считали юнцом и наглецом, к нему прислушивались, он умел внутренним чувством распознавать людей и, втираясь в доверие, выведывать тайны. Смерть Кевина больно ударила по нему. Теперь он единственный сын в семье, последняя надежда, он просто обязан выжить, но для этого ему необходимо подышать воздухом Лондона.

— Джастин, — он обернулся, к нему шла Надин, — нам нужно поговорить. — Они находились на аэродроме, он собирался улетать домой. Он пристально посмотрел в ее темные глаза, Надин стала какой-то бледной, кожа приобрела зеленоватый оттенок. — Я жду ребенка.

Джастин лишь смог улыбнуться, хотя внутри все сжалось от страха. Какой ребенок?! Кругом война! Она что, рехнулась совсем?!

— Он мой? — строго задал свой вопрос он.

— Я не знаю, — по ее щекам побежали слезы. — Я правда не знаю.

— Тебе нельзя здесь оставаться, — Джастин поставил сумку на асфальт, устав держать.

— Но я остаюсь, а потом, может, уеду в Алжир или еще куда-нибудь, — Надин аккуратно положила руку на его ладонь. — Это уже не тебе решать, — она резко развернулась и, качая бедрами, пошла подальше.