Эзотерический мир. Семантика сакрального текста - Вадим Розин

Я снова начал кататься, так как эта процедура была самой удобной. Однако на этот раз я клал руки на подбородок и всматривался в каждую деталь. Через некоторое время темнота вокруг меня изменилась. Когда я фокусировал свой взгляд на точке, находящейся прямо перед моими глазами, то вся периферийная зона моего поля зрения окрашивалась однообразным зеленовато-желтым цветом. Эффект был поразителен. Я держал глаза фиксированными на точке прямо перед ними и начал ползти в сторону на животе, передвигаясь по 30 см за раз.

Внезапно в точке, находящейся примерно на середине пола, я почувствовал перемену оттенка. В точке справа от меня, все еще на периферии поля зрения, зеленовато— желтый оттенок стал интенсивно пурпурным. Я сконцентрировал на этом свое внимание. Пурпурный цвет сменился на более бледный, по все еще блестящий и оставался таким все время, пока я держал на нем свое внимание. Я положил на это место свой пиджак и позвал дона Хуана. Он вышел на веранду. Я был действительно возбужден, потому что видел перемену в оттенках. Казалось, он не был поражен этим, но сказал мне, чтоб я сел на это место и описал свое ощущение на нем.

Я уселся, а затем лег на спину. Он стоял рядом и спрашивал меня, как я сейчас себя чувствую. Но я не чувствовал никаких отличий. Примерно в течение 15 минут я пытался ощутить или увидеть разницу, в то время как дон Хуан терпеливо стоял рядом, Я чувствовал какое-то отвращение ко всему. Во рту был металлический привкус. Внезапно у меня заболела голова. Появилось ощущение, что я заболеваю. Мысль о моем бессмысленном предприятии приводила меня в ярость. Я поднялся.

Дон Хуан, видимо, заметил мое глубокое упадочное настроение. Он не смеялся, но сказал, что передо мной открыты лишь два пути: одеться и ехать домой — ив этом случае я никогда не буду учиться — или же решить загадку.

Я хотел немедленно уехать, но был слишком усталым для этого. К тому же ощущение оттенков было столь поразительно, и я был уверен, что это все-таки критерий. Вероятно, есть еще какие-нибудь изменения, которые можно отметить. Во всяком случае было слишком поздно, чтобы уезжать. Поэтому я начал все сначала…

На этот раз я быстро передвигался с места на место, минуя точку дона Хуана. Когда я достиг центра, то понял, что произошло еще одно изменение в окраске и опять на краю поля моего зрения. Однообразный зеленовато-желтый оттенок, который я видел повсюду, превратился в одном месте, справа от меня, в яркий серо-зеленый. Какой-то момент этот оттенок держался, а затем внезапно изменился в другой постоянный оттенок, отличный от того, что я видел раньше. Я отметил эту точку ботинком, и продолжал кататься во всех возможных направлениях. Больше никаких изменений не было.

Я вернулся к точке, отмеченной ботинком, и осмотрел ее. Эта точка находилась в 1,5–2 м от той, что была отмечена пиджаком, в юго-восточном направлении. Рядом с ней был большой камень. Совсем на недолгое время я присел рядом, пытаясь найти отгадку, приглядываясь к каждой детали, но не чувствовал никакой разницы.

Я решил испытать другую точку. Быстро опустившись на колени, я собрался уже лечь на свой пиджак, когда почувствовал необычное ощущение. Это было, скорее, подобно физическому ощущению чего-то, фактически давящего на мой живот. Волосы у меня поднялись дыбом. Мои ноги слегка вытянулись, туловище наклонилось вперед и кисти рук были выставлены напряженно вперед с пальцами, согнутыми как клешни. Я заметил свою странную позу и еще больше испугался. Я невольно попятился и уселся рядом с ботинком, пытаясь сообразить, что же вызвало у меня такой испуг. Я подумал, что это, должно быть, усталость: уже почти наступил день. Я чувствовал себя глупо и неудобно. Однако же я никак не мог попять, что меня испугало, и никак не мог уразуметь, что хочет от меня дон Хуан… Думая, что дон Хуан, возможно, наблюдает за мной, я прислонился спиной к камню. Я хотел немного отдохнуть и привести в порядок свои мысли, но я заснул.

Я услышал, как дон Хуан разговаривает и смеется надо мной, и проснулся.

— Ты нашел точку, — сказал он.

Сначала я его не понял, но он повторил, что то место, где я заснул, и было нужным местом».

Можно, конечно, понять поиск своего места буквально. Однако «место» может иметь смысл не только как «место в пространстве», но и как «место в жизни» или претензия на что-то, стремление приобрести некое значение. И тогда поиск своего места можно понять в окружении таких представлений и народных мудростей, как «найти себя», «рубить дерево себе по плечу», «не в свои сани не садись», «не имей того и не стремись к тому, что тебе не принадлежит по сути и по праву» и т. п. О. Генисаретский как-то обратил внимание, что архаическое пространство означено, оживлено (небо — это не только то, что вверху, но дом Бога, низ — не только то, что внизу, но и царство мертвых) и что это значение глубоко проникло и в наше современное сознание. Такие сугубо умственные понятия, как «средо-точение» (мысли), «раз-мышление», «пере-живание» и многие другие явно опространственны, несут в себе следы архаического означения пространства. В этом смысле и понятия «своего» или «чужого» места глубоко символичны, они могут быть прочитаны и поняты как мудрость, архетип. При такой трактовке эзотерика Карлоса Кастанеды сближается с такими эзотерическими учениями, как дзэн или даосизм.

Подобно многим другим гуру, дон Хуан помогает Карлосу Кастанеде преодолеть обычный мир и войти в необычную, эзотерическую реальность. На этом пути ученик изменяется: преодолевает свой страх, учится вести себя в необычных, экстремальных для жизни ситуациях, осваивает ритуал, начинает иначе понимать и себя, и мир. Войти в эзотерический мир можно, лишь отказавшись от привычных представлений, очевидных, естественных истин, лишь изменив себя, свое сознание. Всеми действиями ученика руководит его учитель (бенефактор), при этом в ходе учения между учителем и учеником складываются родственные, теплые отношения. И понятно почему: учитель часто проводит ученика между жизнью и смертью, приоткрывает ему новый мир, ученик же успешно решает свои задачи в том случае, если не только абсолютно доверяет учителю, но и проникается к нему чувствами дружбы, любви, сыновнего уважения. В отличие от других эзотерических учений в «Доне Хуане» подробно раскрываются чувства Карлоса Кастанеды к своему бенефактору на разных этапах учения и отношения, которые между ними сложились.

В ходе учения Кастанеда переживает противоречивые чувства: с одной стороны, сильнейший, иногда смертельный страх и не менее сильный экстаз (восторг), с другой — слабость, одиночество, отчаяние, неуверенность. Сталкиваясь с эзотерическим миром, входя в него, вступая в контакт с олли, Мескалито и другими существами этого мира, Кастанеда испытывает страх, потрясение. Вот, например, один из эпизодов переживаний Карлоса Кастанеды.

«Я лихорадочно пел до тех пор, пока был в состоянии произносить слова. Я чувствовал, будто мои песни были внутри моего тела и сотрясали меня непроизвольно: мне нужно было срочно выйти и найти Мескалито, иначе я взорвусь. Я пошел в сторону пейотного поля, продолжая петь свои песни. Я знал, что мои песни — неоспоримое доказательство моей единственности, индивидуальности. Я ощущал каждый свой шаг, который отдавался от земли эхом; Эхо шагов продуцировало неописуемую эйфорию от осознания себя человеком.

Каждое из растений пейота сияло на поле голубоватым мерцающим светом. Одно растение светилось особенно ярко. Я сел перед ним и спел ему свои песни. Когда я пел, из растения вышел Мескалито: та же человекоподобная фигура, которую я видел раньше. Он посмотрел на меня.

Я пропел ему песни с большим (для человека моего темперамента) выражением. Еще были звуки флейт или ветра, знакомые музыкальные колебания. Мескалито, казалось, сказал так же, как и два года назад: «Что ты хочешь?» Я очень громко ответил, что в моей жизни и в моих поступках чего-то не хватает, но не могу обнаружить, чего именно. Я просил его сказать, что со мной происходит, а также просил его назвать свое имя, чтобы я мог позвать, когда буду нуждаться в нем. Он взглянул на меня, вытянул губы тромбоном — они достигли моего уха — и сказал мне свое имя.

Внезапно я увидел своего собственного отца, стоящего посредине пейотного поля, но поле исчезло и все переместилось в старый дом моего детства. Мы с отцом стояли у фигового дерева. Я обнял его и поспешно стал говорить о том, чего я никогда не мог ему сказать. Каждая из моих мыслей была цельной, законченной и уместной. Было гак, как будто у нас не было времени, и нам нужно было сказать все сразу.

Я говорил потрясающие вещи о моих чувствах по отношению к нему: то есть то, что при обычных обстоятельствах я никогда бы не смог произнести вслух. Мой отец не говорил, он просто слушал, а затем был «утянут» куда-то прочь. Я снова был один и плакал от раскаяния и печали…