Топографический кретин - Ян Ледер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Олечка Якова так и не простила, но это недолго его волновало: друг Карасин очень вовремя осознал своё рок-н-ролльное предназначение и устроился работать. Прямо рядом с его домом построили среднюю школу, и Карась заделался в ней ночным сторожем. Не кочегарка, конечно, но тоже статусно.
К тому же, помимо роскошной конуры с диваном, столом и электрочайником, в его распоряжении оказались километры коридоров, по которым можно сколько угодно гонять на японском мотороллере и — самое главное — классы для подготовишек. Кроватки в них, конечно, были крошечные, но, сдвинутые вплотную, открывали такие горизонты, что на их фоне маловнятная Олечка с её метаниями между смущением и нимфоманией терялась моментально и таяла бесследно, как растворяющийся в рассветном небе быстрокрылый самолет.
20 февраля
Полураспад
Слишком рано для цирка,
Слишком поздно для начала похода к святой земле.
Борис Гребенщиков
Еще один праздник; что-то они зачастили. На этот раз мой день рождения.
— Что тебе подарить? — спросила она.
Этот подарок за гранью возможного.
— И скажи, будешь ли ты праздновать: мне нужно решить дела на работе. И понять, идти ли вечером на йогу.
Конечно-конечно, я обязательно скажу. Остается только понять, что именно праздновать. Молодой коллега, узнав, сколько мне исполняется, с присущим ему простодушием и воодушевлением заявил:
— О, поздравляю, в этом возрасте, говорят, жизнь начинается снова.
Правду говорят, коллега, истинную правду. Потому что продолжаться жизни уже некуда. Видимо, пора — снова. Только с нова не получается. Живу, как обычно.
Вот ведь глупость написал. Как обычно — это как? И можно ли жить, как необычно?
Вообще-то, наверное, можно — взять и в космос полететь или, наоборот, океан пересечь. Ну или в его глубины забуриться. Хотя времена Гагарина, Хейердала и Кусто прошли, чего уж тут необычного. И в любом случае это всего лишь поступок, а вовсе не жизнь, да и многие великие, говорят, в свободное от подвигов время нередко поколачивали женщин или закладывали за воротник.
А я так и не научился ни пить, ни бить, и все, что мне остается, — это делать вид, что все в порядке. Business as usual, как говорят англичане, когда все разваливается на куски. Я, похоже, неплохо справляюсь с ролью бизнеса-эз-южл. По крайней мере, так мне казалось до сегодняшнего дня. А сегодня коллега Лера, поздоровавшись со мной, как-то очень возбужденно заявила:
— Господи, ну и видок у тебя! — Правда, быстро осознала, что сморозила, и тут же исправила ситуацию: — Мы все тут выглядим, как заморенные селедки, но ты как-то особенно ужасно.
Было лень и бестактно отвечать очевидным "кто бы говорил", так что я просто улыбнулся.
Я знаю, что рано или поздно пожалею о предыдущем абзаце, потому что Лера теперь не даст мне взаймы, когда разбогатеет. А в том, что разбогатеет, сомнений нет: она два раза в неделю покупает билеты национальной лотереи и еще время от времени играет в евромиллионы. И каждый раз обходит всю контору и обирает желающих на фунтик-другой: формирует трест в целях повышения шансов. И два раза в неделю полконторы потирает руки в предвкушении баснословного барыша и возможности, наконец, уволиться с любимой работы.
Я увольняться не собираюсь и миллионов не жду: я не играю. Не из снобизма и не потому что жалко фунтика-другого — я на кофе каждый день по семь-восемь выбрасываю, — а потому что не хочу лишать коллег надежды. Ибо, скооперировавшись со мной, они точно будут обречены пахать до пенсии. Известно ведь: удача, как снаряд, дважды в одну воронку не падает.
Мне фортуна уже улыбнулась однажды. Может, конечно, улыбнется и еще разок, что ей стоит, но одиннадцать лет — это даже не цикл зодиака, так что рановато еще искушать судьбу. И уже нет смысла.
Хочется вернуть то самое как обычно. Подари мне мою жизнь на день рождения.
Отскок. Ее прошлогодняя открытка
Дорогой мой, любимый!
С днем рождения, милый мой.
Главное — будь всегда здоров, а счастье у нас и так есть.
Я тебя очень-очень люблю!
Твоя…
О том, что я в лотереи не играю, знает даже активистка Лера — и обходит меня со своей мошной стороной. А может, она не только об этом знает? С чего вдруг этот утренний комплимент?
Да нет, все гораздо проще: видок у меня и впрямь отменный. Нервные клетки здесь ни при чем, это просто конец зимы. В последние годы с весны до осени я, как заправский итальянец, разве что не сплю в темных очках: кожа как-то странно реагирует на солнце — вокруг глаз появляются темно-красные пятна, как у алкаша, веки набухают и морщинятся, как у хамелеона. Да я и есть хамелеон — стараюсь показать всем вокруг, что business as usual, хотя на самом деле полный швах. Ну и ладно, не их это дело, пусть скажут спасибо, что не гружу, пусть радуются и ни о чем не догадываются.
Не догадываются?
Ближе к вечеру позвонил из Москвы Гаврила, поздравил с днем рождения и восторженно поведал об изгнании с большого телеканала общего знакомого, которого Гаврила давно числит в своих недругах. Потом пообещал нагрянуть как-нибудь в Лондон с необъявленным визитом, а напоследок сказал:
— Ну, передавай привет своей бэби. У вас ведь все в порядке, вы по-прежнему вместе?
Ответа Гаврила не дождался: международная мобильная связь иногда обрывается на полуслове.
Снова в школу
Угол атаки
Карась в своей средней школе трудился ночь через две, и ночь через две в его сторожке собиралась компания, единственной относительно постоянной составляющей которой был зеленоватый портвейн или того же оттенка пиво в больших стеклянных банках — это если работал ларёк по соседству. А если не работал, звали Савву. Человек он, конечно, не самый компанейский, но его карманы всегда были туго набиты заранее измельчённым, просушенным и просеянным гербарием, который с успехом компенсировал присутствующим отсутствие как бы янтарного напитка.
Состав присутствующих, в отличие от типа и цвета зелья, варьировался изрядно. В школе у Карася побывали, кажется, все: абитуриенты и институтки, аспиранты и учитель труда С. Б. Водолей, моряки торгового, рыболовецкого и военно-морского флотов, ответственные работники, торчки и фотохудожники, бывшие и будущие уголовники, музыканты разных направлений и Алик Аликович Худогин. У него был рост примерно метр двадцать, тяга к весёлым компаниям, прозвище Хотдогин и слава человека, которого по
