Реквием по любви. Грехи отцов - Людмила Сладкова

сверхчеловечную женушку за подобные… героические порывы. Но в следующий миг, с ног до головы оглядев Соню пристальным взглядом, нахмурился. Кивнув на ее жутко окровавленные шорты и на бедра, по которым также стекала кровь, он уточнил:

— Ты ранена?

— Нет…

— Точно?

— Да.

— У тебя месячные?

— Нет, я же бере…

— Тогда что это?

Алмазова посмотрела вниз, на свои ноги и… тотчас же потеряла сознание.

Петр Петрович сразу оказался рядом. Подхватил дочь на руки, пытаясь оказать помощь. А Борзый тем временем направился к старшим. Те как раз спорили наперебой о том, какие шаги следует предпринять в первую очередь, чтобы как можно скорее вырвать Лизу из лап этих ублюдков. Прокурор был в такой безудержной ярости, что готов был в буквальном смысле нашинковать за племянницу добрую треть города, если придется.

— На ней маячок! — перебил их Дмитрий, повышая голос. — Я могу отследить местонахождение Лизы с точностью до метра, но нужно торопиться, пока Шмель не догадался об этом. Мне нужны люди! Много людей. И полный карт-бланш на ближайшие двадцать четыре часа!

Глава 52

Шмель вел машину так быстро, будто за ним гнался сам дьявол. Надрывая движок. Сжигая сцепление. Вдавливая педаль газа в пол практически до упора. С каждой секундой они удалялись все дальше и дальше от деревни.

От ее дома. Лиза сидела рядом с ним, на пассажирском кресле, и пустым, ничего не видящим взглядом таращилась в одну точку. Не пыталась сбежать, не кричала, не закатывала истерик. Знала, что подобным поведением лишь усугубит ситуацию. У ее похитителя в распоряжении имелся пистолет. И стрелял Соколовский весьма недурно. А потому Лиза… просто отвернулась к окну. Просто притихла. Ее страшно лихорадило, но она лишь крепче стискивала кулаки, практически до крови раздирая кожу ладоней собственными ногтями. Пыталась хоть на секундочку, хоть на краткий миг заглушить душевную боль физической. Да тщетно все. Слишком глубоки были раны. Слишком свежи и остры воспоминания. Лизу буквально наизнанку выворачивало от нестерпимого желания заорать во всю мощь своего голоса. Завопить, надрывая связки. До визга. До боли. До хрипоты. Но… она молчала. Горькие слезы безостановочно стекали по ее щекам. Жалили кожу точно острыми иглами. Девушка молча сглатывала соленую влагу, задыхаясь от осознания случившегося. Ее душа огнем горела. Полыхала. Металась и кровоточила. А сердце… на его месте словно огромная зияющая дыра образовалась. Прежде ей казалось, что самое страшное с ней уже произошло. Что после убийства матери прямо у нее на глазах, после ее смерти у нее на руках… ее уже ничем не пронять. Ничем не шокировать. Ничем не раздавить морально. Как же жестоко она ошибалась! В голове нескончаемым потоком проносились жуткие сцены свершившейся расправы. И внутри все до предела сжималось. Чувство потери уничтожало.

«Даня! Данечка! — беззвучно выла она, безжалостно кусая свои губы. — Прости… Прости, дорогой! Ты пострадал из-за меня! Из-за меня. Это случилось из-за меня! Боже, если бы я только знала, чем все закончится…»

Ей было жаль всех, навеки оставшихся на той поляне. Всех, без исключения. И защитников, и нападавших. Так или иначе, но все они были людьми.

Хорошими. Обычными. Или же плохими. Но людьми, черт подери!

А теперь их жизни оборвались. Их сердца не бьются. И чего ради?

Она судорожно всхлипнула, игнорируя тошноту, подкатившую к горлу.

«А Соня? — подумала вдруг, ощущая, как от страха за нее внутренности тугой спиралью скручиваются, и конечности цепенеют. — Как там Соня? И Алексей? Господи, нет! Не забирай его! Только не его! Он еще… нужен здесь. Очень нужен. Нам. Андрею. Соне. Их будущему малышу…»

— Не скули! — внезапно рявкнул на нее Соколовский.

Лиза даже не вздрогнула. Рискуя как минимум схлопотать удар по лицу, смерила его взглядом, полным абсолютной ненависти, и тихо обронила:

— Я похожа на дворняжку? Или на псину продажную? Нет, Шмель! Скулить – это больше по твоей части! А я… скорблю по людям, которых ты убил!

— Надо же, какая сердобольная выискалась! — зловеще захохотал он.

— Как ты мог? — Лиза машинально сморгнула набежавшие слезы. — Столько людей лишились жизни по твоей вине! Ты же… своих предал, как тот шакал!

— Они никогда не были моими! — безразлично бросил мужчина, сосредоточившись на дороге. — Долгие годы я был обычным членом банды. Бесправным. Безликим. А потом все перевернулось с ног на голову. Я возвысился. Мой статус изменился. Я стал шпионить за ними. И до сегодняшнего дня виртуозно справлялся со своей задачей!

У нее кровь в венах вскипела от его слов. И разум помутился окончательно. Лиза понятия не имела, откуда в ней взялось столько дерзости. Однако, смерив Шмеля презрительным надменным взглядом, ядовито выплюнула:

— Знаешь, о чем я попрошу Диму, когда все закончится? Я буду умолять его отдать тебя… Матвею! Он растерзает тебя голыми руками за своего брата!

На ее гневную тираду Соколовский лишь иронично хмыкнул:

— Надеешься остаться в живых, когда все закончится?

— Надеюсь, что с Гариком… с твоим ненаглядным Гариком сделают то же самое, что он сделал с моим отцом! — парировала она. — И с матерью!

Мужчина молчал некоторое время, а потом хмуро буркнул:

— Кого-кого, а Маринку мы не трогали. К ее смерти мы непричастны.

— Ложь! — яростно возразила Лиза. — Ты лжешь!

— Нет, — прозвучало невозмутимо. — После кончины Черчилля она стала… главным рычагом давления на Макара. Он же был на ней… на всю башку повернутый. Ради ее безопасности мог сделать что угодно и кому угодно. Нам невыгодно было избавляться от нее. Но не отрицаю – хотелось жутко!

Будучи не в силах более выносить его присутствие, Лиза отвернулась к окну.

«Надеешься остаться в живых, когда все закончится? — навязчиво звучал в ушах насмешливый голос предателя. — Надеешься остаться в живых…»

Противный озноб прошел сквозь ее напряженное тело. Прострелил мышцы.

Безысходность все плотнее окутывала своим плотным коконом.

В какой-то момент Лизавета осознала, что с большой долей вероятности… родных и близких людей больше не увидит. Никогда. Это конец. Точка невозврата. Двигаясь по орбите своей жизни, она подлетела слишком близко к смертоносной черной дыре. И сколько ни противься ее сумасшедшей гравитации, итог один – бездна тебя… все равно расплющит. Уничтожит. Поглотит.

«Обидно, — рассуждала с необъяснимой отрешенностью, — но справедливо. Наверное. По крайней мере, никто больше не умрет, защищая