Реквием по любви. Грехи отцов - Людмила Сладкова

его – тем более. Но… Шмель даже Юльку не пощадил!

Дмитрий уставился на телефон, точно на бомбу замедленного действия.

— Кто? — прохрипел, чувствуя, как внутри все обрывается и стремительно леденеет. А противный липкий пот струится по спине. — Ты… уверен?

— Я ведь сказал тебе: хочешь верь, хочешь нет!

— Ты ведь должен понимать, — густым басом, не выдержав напряжения, вмешался в их диалог Прокурор, — это очень серьезное обвинение! Где доказательства?

Борзый ругнулся в сердцах, опасаясь, что Макар попросту бросит трубку.

Но он лишь замолчал и надрывнее запыхтел в динамик.

— Ну, здравствуй, Боря! — произнес в итоге.

— Здравствуй!

— Ты… все слышал?

— И не только я!

— Что ж. Добавить мне нечего.

— Доказательства, Макар! Доказательства! Балаболить любой может…

— Если тебе нужны доказательства, обыщи дом Соколовского! — раздраженно огрызнулся Зарутский. — Ты сильно удивишься, если сделаешь это. И детишек его осмотри как следует. Он вечно на них прослушку вешает, а они даже не подозревают об этом!

Дмитрий застыл на месте точно пришибленный.

Прислушиваясь к своему озверевшему пульсу, покосился на Сокола.

Боги, на него было страшно смотреть. Он побледнел так, что ни кровинки не осталось на лице. Взгляд пустой. Дикий. Дыхание рваное, сбившееся.

Медленно поднявшись из-за стола, Пашка молча протянул Прокурору свой пистолет. А после принялся остервенело срывать с себя одежду, лихорадочно осматривая каждый миллиметр ткани. И когда нашел какой-то крохотный инородный предмет на внутренней бляшке своего ремня… из его глаз хлынули слезы. От подобного зрелища и Дмитрия скрутило так, что каждый глоток кислорода ощущался концентрированный кислотой. Его будто изнутри что-то разъедало, причиняя зверскую, нестерпимую боль.

Но когда он перевел взгляд чуть левее, все стало еще хуже. В паре метров от беседки камнем застыли Андрей и Вика. Первый был бледен и явно шокирован услышанным. Вторая же… малышку трясло, точно в сильнейшей истерике. Она беззвучно рыдала, сглатывая соленую влагу.

— Паш, — тихонько позвала своего старшего брата, — это правда, Паш? Все, что сказали про нашего отца – правда? Он… неужели он убил… он…

Сокол скользнул по ней потерянным взглядом.

Ничего не ответил. Вместо этого к Прокурору обратился:

— Я понимаю, что вскоре произойдет. Об одном прошу: мать с сестрой не трогайте! Даже я не догадывался, а они-то уж точно ни сном ни духом!

Однако Черчесов молчал, напряженно вглядываясь в одну точку.

Впрочем, все молчали. А вот Дмитрий больше не мог.

Приблизившись к другу вплотную, положил руку ему на плечо:

— Забирай мать, — велел бескомпромиссно, — забирай сестру и уезжай! Как можно дальше!

— Нет! Я не…

— Уезжай! — теперь Борзый почти рычал. — Ты не при делах!

— Я не брошу тебя в такой момент.

— Бросишь! — сурово. — Я не хочу потерять и тебя!

— Дим…

— Забирай мать с сестрой и вали из города! Я кому говорю?

— Дружище, это решать не нам…

Прокурор задумчиво прищурился, а после протянул Пашке его же пистолет.

— На сей раз я абсолютно согласен с твоим другом! — вынес свой вердикт.

Истерика Виктории усилилась. Обессиленно рухнув на колени, она почти в голос выла, раскачиваясь вперед-назад:

— Не может быть! Я не верю… Паша! Паша! Я не верю!

Андрей стоял рядом ни живой ни мертвый.

Внезапно о своем существовании напомнил и Зарутский:

— Боря, Шмель действует не один. Среди ваших архаровцев есть и конкретно его человек. Его личный стукачок. Валентин Кузнецов. Знаешь такого?

Глава 51

В ту секунду Дмитрию показалось, что его парализовало.

От кончиков волос до кончиков пальцев. Бл*дское сердце, надрывно тарахтящее всего мгновение назад… теперь камнем замерло в груди.

Воздуха не хватало катастрофически. Борзый задыхался. Но наполнить легкие кислородом не получалось. Не выходило. Собственное тело его предало. Не слушалось. Ужас. Дикий. Паскудный. Примитивнейший ужас пронзил нутро острым раскаленным жалом. Заструился по венам.

— КТО? — душераздирающий рев отца эхом разлетелся по окрестностям.

Макар оставался невозмутим, когда буркнул в трубку:

— Твой начбез, Аркаша! Твой…

— Он с ней! — заторможенно отозвался Прокурор. — Он сейчас с Лизой!

— В каком смысле? — прозвучало из динамика после крохотной паузы.

— На прогулке. Они на прогулке.

— *б вашу мать! — истошно завопил Зарутский, спешно сбрасывая вызов.

И этот самый вопль подействовал на Дмитрия отрезвляюще. Шумно сглотнув, он что есть мочи стиснул в руке телефон, рискуя раздавить гаджет к чертовой бабушке. Подключаться к камерам, установленным по периметру дома, не имело смысла. Их радиус был рассчитан не более чем на двести метров. Чего не скажешь о маячке в кольце Лизы. Активировав программу слежения, Похомов сразу же узнал о местоположении своей Крохи.

Их разделяло больше полутора километров. Далеко. Слишком далеко.

Не дожидаясь распоряжения старших, Матвей нажал кнопку рации:

— Прием! — бросил дрогнувшим голосом. — Как у вас там дела?

Тишина в ответ. Оглушающая. До жути звенящая тишина.

— Даня? — не оставлял попыток Верещагин. — Доложи обстановку! Все хорошо? Возвращайтесь! Немедленно возвращайтесь! И… начеку будь, понял? Чего же ты молчишь, брат? Какого дьявола ты молчишь? Даня, бл*дь! Отзовись!

Чудом не тронувшись умом от беспокойства, Дмитрий ринулся со двора в сторону своего автомобиля. Но резко остановился, услышав в рации помехи.

Кто-то пытался ответить им. Не с первой попытки, но у него это получилось.

— Он… не дышит, — донесся до них слабый, едва различимый голос Алмазовой. — Его сердце… почти не бьется. Он умирает. Лешик… тоже умирает!

Борзый и сам не понял, как оказался рядом с Матвеем. Как вырвал рацию из его рук и громко рявкнул, не узнавая своего озверевшего голоса:

— Соня! О чем ты говоришь? Что там у вас случилось?

Вновь помехи. Бл*дские помехи. И кнопка, нажатая несколько раз.

А потом вдруг признание, леденящее кровь.

Признание, выворачивающее наизнанку:

— Он убил их! Шмель всех… убил…

После ее слов начался самый настоящий ад. Ад в его душе, мыслях и сердце. Будто со стороны Дмитрий слышал, как Прокурор объявляет общую тревогу. Как ставит всех под «ружье». Как назначает план «Перехват». Но сам он, без конца прокручивая в памяти фразу Алмазовой, хотел лишь одного – убивать. Долго и мучительно убивать всех ублюдков, причастных к этому. Остервенело сжав рацию в кулаке, он раскрошил ее, точно хрупкое безе.

Не чувствуя боли, не чувствуя ничего,