«Ближние люди» первых Романовых - Вячеслав Николаевич Козляков

эта челобитная и стала основанием для отставки. Как и в случае с доносом холопа, челобитную Ге, отправленную из Ярославля, где еще не знали о переменах в Посольском приказе, использовали для расправы с Артамоном Матвеевым. Опасной была ссылка на неисполнение царского указа: когда Ге запросил перед отъездом тысячу рублей, Матвеев ответил ему: «И 50 рублей не дам», — а по своей горячности мог наговорить и лишнего.

Оправдываясь от навета датского резидента, «канцлер» обвинил «пьяницу» Ге в срыве поставок на царский двор: вино было получено не в том объеме и не того качества: в меньшем количестве, в «полубеременных», а не «беременных» бочках; надо было еще проверять, чтобы они не «поутекли» и не «поусохли» в дороге, и т. п. Показательно, что дело с челобитной Ге было доложено 20 июля 1676 года одному царю, но не всей Думе («великому государю известно, и боярам вперед не чтено»), а значит, авторы этой интриги понимали слабость своей позиции и не стали доводить дело до общего суда[349].

По мере удаления Артамона Матвеева от столицы его преследователи стали искать более серьезную в глазах царя Федора Алексеевича причину для открытия нового дела. В чем же состояли обвинения, по которым Матвееву даже не дали оправдаться? В их основание легли слова царских дядек Ивана Богдановича Хитрово и князя Федора Федоровича Куракина о недостаточном радении иноземных докторов о царском здоровье. Матвеев, как бывший глава Аптекарского приказа, должен был дать «сказку» думному дворянину Федору Соковнину (бывшему дворецкому царицы Марии Ильиничны и, кстати, родному брату загубленной боярыни Морозовой). От него требовали объяснить, почему он якобы не выпивал остатки лекарственных «составов», готовившихся для царя. Болезненному царю Федору Алексеевичу, постоянно лечившемуся у иноземных «дохтуров» в «Аптеке», такое расследование, порученное главе Сыскного приказа боярину князю Юрию Алексеевичу Долгорукову, должно было быть близко и понятно.

По «сказке» Артамона Матвеева, «государские докторы Костериус, Стефан Симон» приготавливали лекарство по «рецептам», хранящимся в Аптекарской палате, на глазах многих людей: «составляли самым свидетельством»[350]. Потом лекарство «накушивали» (пробовали) сами доктора; вслед за ними это делали Матвеев, а также «дядьки» царевича Федора. Артамон Матвеев в своем усердии пошел дальше и завел порядок, по которому выпивал остатки лекарств, чтобы было понятно, что здоровью царя или царевича ничего не угрожает. А его обвинили, что он этого никогда не делал! По объяснению Артамона Матвеева, «при вас Великих Государях только чин исправляют, накушивают малейшую долю; а что я, холоп твой, выпивал, и то угождая тебе Великому Государю, и чаял паче, что усугублю милость твою Государскую к себе». Принимал «рюмку» с лекарством у царя, как он говорил, «и что в ней останется, на ладонь вылью и выпью».

Преследователи Артамона Матвеева не просто обвиняли иноземных докторов и главу приказа в неисполнении заведенного порядка приема лекарств во дворце. Они метили в другое, пытаясь расширить всё дело боярина и «ближнего человека» до еще более опасных обвинений в «чернокнижничестве».

На Матвеева был подан еще один донос бывшего служащего Аптекарского приказа лекаря Давыда Берлова. 25 ноября 1676 года в Лаишеве, находившемся уже за Казанью, в устье реки Камы, Матвеева с домочадцами и свитой нагнал полуголова московских стрельцов Алексей Лужин. Он искал у него «книгу лечебную», про которую, как оправдывался Матвеев, он «и не слыхал». (Потом окажется, что это было следствием доноса.) Подчиняясь царскому указу, Артамон Матвеев согласился на обыск в доме. Стрелецкий начальник явно не усердствовал на этой неприятной службе и не стал осматривать боярскую «рухлядишку», только забрал неких «Ивашку Еврея» и «Захарку карла». Именно на показаниях этих людей, названных в извете лекаря Давыда Берлова, и будут строиться обвинения боярину Артамону Матвееву.

Преследователи Матвеева торопились и нанесли первый удар еще до того, как люди опального боярина были привезены в Москву к розыску о «книге лечебной». Воспользовались отъездом царя на большое богомолье в Троице-Сергиев монастырь и Переславль (планировался еще поход в Кашин, но он не состоялся). 1 декабря 1676 года остававшимся в столице боярам князю Якову Никитичу Одоевскому и «врагу» Матвеева Василию Семеновичу Волынскому поступил донос стольника Федора Тихоновича Зыкова на холопа Михаила Свашевского, державшего у себя «черные книги», списанные «с тех, каковы были у боярина у Артемона Сергеевича Матвеева»[351]. В Москве был открыт целый «колдовской процесс», в конечном итоге метивший в Артамона Матвеева и Нарышкиных. И в этом случае, как и при обыске у Матвеева в Лаишеве, следователей интересовали найденные у холопа «тетради лечебные и заговоры».

К делу привлекли вхожего в дом Артамона Матвеева вологодского гостя Гаврилу Мартынова Фетиева, заподозренного в том, что он «Артемону черные книги давал и учил». Как выбивались нужные доказательства, дает представление фрагмент следственного дела о пытке гостя Гаврилы Фетиева: «Гаврило Фетиев привожден к пытке и роздеван и роспрашиван с великим пристрастием, а в роспросе сказал, что он не чернокнижник и черных книг у него никаких нет и не бывало, и грамоте он не умеет, и Артемона Сергеевича черным книгам не учивал и чорной книги ему не давывал, и Артемон ево братом не называл и за ним он ничего не знает… И было ему шесть ударов»[352].

В отличие от гостя Фетиева, некоторые из участников дела, привлеченные к следствию, «не стерпя пытки», оговаривали Артамона Матвеева. Но потом все-таки признавались в своем оговоре, поэтому добиться каких-либо показаний для обвинения опального боярина не удалось. Дело дважды докладывалось боярам в Думе и закончилось казнью по приговору 6 февраля 1677 года обвиненного в колдовстве Михаила Свашевского, говорившего под пытками о «черных книгах» у Матвеева[353].

В то же время шли расспросы привезенных в Москву из Лаишева людей Артамона Матвеева. Следствие усердствовало добыть нужные свидетельства, допрашивая напуганных иноземных докторов. Автор извета на Артамона Матвеева «лекарь Давыдко Берлов» рассказал, как лечил человека Матвеева «карла Захарку», болевшего «от побой» своего хозяина. В эти показания вполне можно поверить, помня о вспыльчивом характере «канцлера»… Только Матвеев выгнал когда-то этого лекаря со службы, сомневаясь в его докторских навыках. Зато в рассказе лекаря Давыда Берлова, пересказывавшего услышанное им от «карлы», содержались столь нужные следствию детали, которые и вынужден был опровергать Артамон Матвеев: «…как будто я у себя в домишке в палате с Стефаном Доктором чли черную книгу, и в