«Ближние люди» первых Романовых - Вячеслав Николаевич Козляков

года ссыльный Матвеев оставался в Яренске, а из Усть-Выми в Пустозерск тронулись в путь только 16 марта. Лишь почти через год после выезда из Казани, 9 июня 1678 года, ссыльные добрались «в место плачевное, в Пусто Озеро». Тогда-то Матвеев и смог отправить давно написанное первое послание царю, принятое только 26 июня 1678 года[365].

Показательно, кто сумел в Москве воспользоваться имуществом ссыльного Матвеева. Именно среди них и стоит поискать если не первых преследователей боярина, то надежных исполнителей, добившихся устранения «ближнего человека» царя Алексея Михайловича из окружения его сына царя Федора Алексеевича. Дворцовое ведомство продолжали возглавлять боярин Богдан Матвеевич Хитрово и его родственник окольничий Александр Севастьянович Хитрово. Последний был соседом Артамона Матвеева по подмосковной вотчине в Манухине на Сетуни, он и перевез к себе хоромы из усадьбы Матвеева. Потом Хитрово пришлось «со стыдом возвращать» соседское имущество сыну владельца манухинской усадьбы Андрею Артамоновичу Матвееву. Одно из подмосковных владений досталось боярину князю Михаилу Алегуковичу Черкасскому, удаленному из Москвы на воеводство в то время, когда Матвеев был в силе. Дьяк Иван Горохов, объявлявший царский указ бывшему «канцлеру» в Казани, получил принадлежавший Матвееву двор и вотчину в Нижнем Новгороде (и по возвращении из Казани, исполнив свою службу, 25 июля стал думным дьяком). Поучаствовал в дележке матвеевского имущества и боярин Иван Максимович Языков, названный «глубоких дворских обхождений проникателем»[366].

Видя преследование Артамона Матвеева, оживились челобитчики, пытавшиеся оспорить дела о вотчинах, купленных боярином. Матвеев поступал по обычаю «сильных людей», прибирая себе лакомые куски земельной собственности. Поэтому ему и пришлось оправдываться, почему, например, он получил вотчину князя Семена Ивановича Львова, обвиненного им в составлении подложных документов и связях со Степаном Разиным. Однако все сделки с землей и приобретение дворовых людей не выходили за рамки обычного порядка и фиксировались в приказах. Бывший «канцлер» пытался остановить своих преследователей еще и напоминанием о своей «боярской чести». Обычно дела бояр, писал Артамон Матвеев в челобитных, рассматривались с участием Думы, а не так, как это произошло с ним, когда ему даже не дали оправдаться. «А я, холоп твой, — писал опальный боярин Артамон Матвеев царю Федору Алексеевичу, — кроме работ своих всегдашних к чести, к славе, к повышению имени Вашему Государскому, и к пространству государства вашего ни в чем зло не согрешил, а раззорен кроме вины»[367].

Артамон Матвеев явно чувствовал правоту своей службы царю, и с этим его преследователи ничего не могли поделать. Даже в тот тяжелый для него момент он связывал всё свое благополучие с временами царей из династии Романовых — Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, отсчитывая царские пожалования от 1613 года. Опальный боярин с гордостью перечислял источники «нажитков» отца на службе в посольствах «в Цареграде и в Кизылбашах» и его самого: «А я, холоп твой, наживал вашею Государскою милостию на службах полковых, и в посылках, и в Посольских подарках, и у ваших Государских дел будучи, и собирали мы их в 67 лет, и то все без остатка без вины отнято».

В надежде на оправдание Матвеев продолжал писать и отправлять в Москву челобитные царю Федору Алексеевичу. Ответа на первую челобитную, отправленную по приезде в Пустозерск, он ждал «год и два месяца». Она сыграла свою роль и, видимо, остановила в Москве дальнейшее преследование Матвеева. В конце 1678 года в Думе, в ответ на предложения «казни» Матвеева, раздались и голоса бояр о необходимости остановиться. Впрочем, в это время бояре в окружении царя Федора Алексеевича уже мало заботились судьбой удаленного от двора Артамона Матвеева, выясняя отношения между собой[368]. В конце лета — начале осени 1679 года Артамон Матвеев составил новую челобитную царю Федору Алексеевичу. В это время в Пустозерск должны были дойти известия о кончине царской тетушки царевны Ирины Михайловны, умершей 8 апреля 1679 года, что оживило надежды Артамона Матвеева на перемену своей участи. Матвеев применил совсем отчаянный прием защиты. Он сослался на известное предисловие Соборного уложения 1649 года, постановившего, «что быти суду и расправе во всяких делех всем равно». Между тем, как говорил Артамон Матвеев, в объявленном ему указе упоминались доктора Стефан и Николай Спафарий, но ничего не было сказано об их наказании, а значит, они могли оправдаться. Поэтому он просил справедливого суда и для себя. Во второй челобитной Матвеев вынужден был больше жаловаться на свое заключение, чем оправдываться в обвинениях. Он писал, что «погорблен» на царских службах и голодает в Пустозерске, не имея возможности купить достаточно провианта.

Обращение Артамона Матвеева к царю, как и в первый раз, осталось без ответа. Снова понадобились значительные перемены в борьбе придворных партий между собой, чтобы вспомнили и о Матвееве, томившемся в Пустозерске. Боярин Иван Михайлович Милославский — главный преследователь Артамона Матвеева — грубо вмешался в выборы царской невесты Агафьи Грушецкой и попытался ее скомпрометировать. После этого его влияние на царя Федора Алексеевича значительно уменьшилось. Раздавая милостыни перед свадьбой, царь Федор Алексеевич вспомнил и о Матвееве. 11 июля 1680 года был издан указ о его переводе из Пустозерска в Мезень. Возможно, в Москве решили воспользоваться сменой воевод в Пустозерске, так как прослужившего там обычный воеводский срок в два-три года воеводу Тухачевского перевели к месту нового воеводства в Кевроле и Мезени. Такова была судьба приставов, наблюдавших за важными ссыльными, они сами становились заложниками громких дел, а исполнение их поручений по охране опальных растягивалось на годы.

Указ о содержании Артамона Матвеева с сыном и людьми по-прежнему под стражей в Кевроле и Мезени был послан из Приказа сыскных дел, который возглавлял боярин князь Юрий Алексеевич Долгоруков. Грамота же о смене пустозерского воеводы была отослана «из Новгородского приказа», то есть Приказа Новгородской чети, а это значит, что судьбу Артамона Матвеева по-прежнему определял первый судья этого приказа — боярин Иван Михайлович Милославский. Именно перед ним воевода Гаврила Тухачевский и должен был отчитаться о перевозе Артамона Матвеева с сыном и людьми на наемных судах в Кевролу и Мезень, выдаче хлебных запасов и 150 рублей денег «на мелкий харч» и других тратах из казны.

30 июля 1680 года, после принятия стряпчим Андреяном Тихоновичем Хоненевым Пустозерского острога у бывшего воеводы стряпчего Гаврилы Яковлевича Тухачевского, Артамон Матвеев с сыном был отправлен из Пустозерска в Мезень. Вместе с ними уезжал к месту нового