Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

смеялся так заразительно, выставляя в смешном свете прежде всего саму себя и те ситуации, в которые она сама попадала по воле случая или по своей неловкости. Говорят, что талант рассказчицы перешел к ней от ее матери, Татьяны Алексеевны, которая славилась своими смешными историями.

Елена Сергеевна, как и все женщины «Василенки», очень любила собак, и рядом с их домом на цепях, привязанных к будкам, всегда жило несколько буро-серых зверюг волчьей породы, которых на ночь и в отсутствие гостей спускали бегать по саду. Из них я запомнил только грозного Тоя, который, как-то сорвавшись, повалил мою маму и прокусил ей руку.

Елена Сергеевна в молодости была очень интересной женщиной, о чем я могу судить по фотографиям. Она училась в Московском университете на историко-филологическом факультете, но, выйдя замуж, оставила учебу. Ее первый муж, отец Тани, Павел Николаевич Каптерев, один из основателей и активных членов Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, был арестован ОГПУ в 1933 году по обвинению в участии в несуществующей, якобы контрреволюционной националистической фашистской организации «Партия возрождения России» и приговорен к пяти годам лагерей. Как члены семьи «врага народа», Елена Сергеевна с малолетней Таней были вынуждены на какое-то время уехать в город Александров, располагавшийся за 101-м километром от Москвы. Но спустя некоторое время им удалось вернуться, и Елена Сергеевна устроилась на работу в библиотеку Института нейрохирургии. Павел Николаевич Каптерев был освобожден из лагеря в 1936 году, но, потеряв московскую прописку, был вынужден уехать в Читинскую область, где вместе с известным философом и ученым Павлом Флоренским, расстрелянным в 1937 году, работал на станции, изучая вечную мерзлоту. После войны он вернулся в Москву, но в прописке в связи с судимостью ему опять было отказано. По ходатайству академиков Сергея Ивановича Вавилова и моего двоюродного деда Владимира Петровича Филатова судимость с него в 1953 году была снята, но спустя два года он умер и был реабилитирован посмертно[99]. Он приезжал на дачу к Василенкам незадолго до своей смерти, и мне посчастливилось однажды увидеть его на веранде – высокого, очень красивого седого человека, в тонких очках и безукоризненно белых брюках и рубашке.

Дочь Елены Сергеевны Шамбинаго-Каптеревой-Василенко Татьяна Павловна вышла замуж за Кирилла Алексеевича Держинского, сына оперной певицы Ксении Георгиевны Держинской[100], и родила дочку Лену, ставшую моей приятельницей. Кирилл, высокий, дородный, вальяжный и степенный молодой мужчина, явно флегматического характера, с довольно красивым, но излишне полным лицом, был архитектором, ни о какой профессиональной деятельности которого я никогда не слышал. Он был заядлый автолюбитель. Его жена Татьяна, близкая подруга моих родителей, была его полной противоположностью. Подвижная, веселая, большая любительница прогулок, в том числе велосипедных, она приносила смех и хорошее настроение в любую компанию. Окончив университет, Татьяна стала искусствоведом, долго занималась испанской живописью и архитектурой, написала много книг по искусству и в зрелом возрасте стала известным в своей области профессором, заслуженным деятелем искусств РСФСР и была избрана действительным членом Российской академии художеств.

В доме у Василенок, как и у Сперанских, бывало множество гостей. Я помню визит молодого тогда Ираклия Андроникова, посетившего обе дачи где-то в начале пятидесятых годов. Он интересовался старым парком с каскадом прудов и развалинами церкви на месте бывшего имения Лужиных Григорово в 2–3 километрах от нас за Целеевской горой, известного во времена моего детства под названием «Борьба», сохранившегося от послереволюционных времен. Так называлась созданная там в двадцатые годы трудовая коммуна, быстро распавшаяся из-за лени и пьянства ее коммунаров. По словам Ираклия Луарсабовича, в имении Лужиных бывал Михаил Юрьевич Лермонтов, жизнь которого он в то время активно изучал.

Можно назвать еще много известных в мире искусства людей, гостивших у Василенок, фотографии которых хранятся у Лены Держинской, но в моей памяти они не остались. Зато я хорошо помню невысокого сухощавого темноволосого человека без возраста, с умным, породистым лицом, который долгое время жил на даче Василенок. Его звали Владимиром Николаевичем, а прозвище, данное ему в нашей семье, было «князь» или «осколок прошлого». Он действительно был князем Долгоруковым, одним из последних представителей этого древнего рода, чудом уцелевшим в бурном море послереволюционного кошмара. В прошлом блестящий офицер, участник Первой мировой войны, наследник громадного состояния и множества дворцов, среди которых, по словам Лены Держинской, были особняк в Малом Знаменском переулке позади Пушкинского музея, в котором при советской власти находился Институт марксизма-ленинизма и который теперь принадлежит музею, а также дом в Колпачном переулке между Маросейкой и Покровским бульваром. В советское время, потеряв все свое состояние, князь Долгоруков перебивался мелкими заработками, писал рассказы для детей под псевдонимом Владимиров и был вынужден скрываться по знакомым. Это был прекрасно воспитанный, очень вежливый человек с аристократическими манерами и мягким юмором, который легко владел разговором за столом, чему я лично неоднократно был свидетелем. Мне кажется, он немного хромал на одну ногу, во всяком случае, я часто видел его с толстой полированной палкой, когда, одетый в хорошую погоду во все белое, он прогуливался по высокому бугру над железной дорогой вдоль забора Василенок. Ко мне, 8–9-летнему пацану, отвечая на мое приветствие, он обращался на «вы». Он плохо слышал, будучи контуженным на войне, и, как все глуховатые люди, говорил громче обычного. Будучи у нас в гостях, вместе с моей бабушкой Елизаветой Петровной курил папиросы «Казбек» и среди людей, которым доверял, иногда рассказывал анекдоты. Говорили, что у него был давний роман с Еленой Сергеевной, которая и оказывала ему гостеприимство. Не будучи близко знаком с «князем» из-за моего незрелого возраста, я сохранил об этом интересном человеке только внешние впечатления. Татьяна Павловна Каптерева-Шамбинаго, зная его намного ближе, отзывается о нем менее благосклонно. Сходного мнения придерживался о Долгоруком и Сергей Михайлович Голицин[101], который хорошо знал Владимира Николаевича в молодости и считал его холодным эгоистом. По словам Татьяны Павловны, он уехал от Василенок в 1954 году во время их переезда в новую квартиру в Брюсовом переулке. О его дальнейшей судьбе мне ничего не известно.

Еще одним запомнившимся мне человеком, относящимся по нашей номенклатуре к «Василенкам», был профессор Федор Александрович Петровский – сухощавый, лысоватый человек лет шестидесяти, с седыми висками, выше среднего роста, очень подвижный, стройный, с тонкими чертами лица. Я не помню, чтобы он постоянно носил очки, но для чтения он их, по-моему, надевал. Обычно он ходил в белых брюках и такой же рубашке, иногда с широким воротом и с вышивкой русского стиля.