Судьба по-русски - Евгений Семенович Матвеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В третий раз он слышал это стихотворение уже в Москве, в Кремле, на каком-то банкете, где выступали приглашенные туда артисты, среди которых был и я… И вот теперь, в зале «Россия», Черномырдину предстояло услышать меня в четвертый раз и снова в том же репертуаре. Что мог подумать Виктор Степанович? Что Матвеев вообще ничего другого читать не может?..
По внутренней связи объявили: «Евгений Семенович! Приготовиться к выходу!»
Концерт вела Светлана Моргунова. Увидев меня, радостно вскрикнула:
– Вот он, любимый мой! – Она всех так радостно встречает. – Как тебя представить? Народный СССР или России?
– СССР. Я это звание не украл, и его никто не отменял! – Я пытался шутить, хотя внутри у меня все клокотало после разговора с режиссером. – И скажи не «приветствует», а «выступает»… Поняла?..
– Поняла, любимый!..
И правда, умница, поняла.
Уставшая от заседания публика встретила меня тепло, но… сдержанно. Собственно, как и всех.
Я сказал:
– Сегодня ровно сто лет со дня рождения великого русского поэта Сергея Александровича Есенина. В честь этой даты я прочту его стихи.
Зал откликнулся благодарными аплодисментами…
В общем, все обошлось хорошо. Но почему же я так нервничал перед концертом?
А вот почему.
Незадолго до этого навсегда теперь мне памятного концерта я был приглашен в особняк на улице Герцена – в один из офисов НДР – для беседы. Приняли меня в этом доме приветливо, радушно. Разговаривали со мной трое интеллигентных, умных, обаятельных мужчин. И были предельно откровенны: мне предлагали участвовать в движении НДР. Рассказали делово и обстоятельно о планах и программе, о реформах, о путях выхода России из экономического кризиса…
Я искренне верил их намерениям. Однако к концу встречи, как бы подводя итог беседе, сказал:
– У меня нет ни малейшего сомнения, что усилия НДР благородны и в высшей степени своевременны. Я благодарю вас за оказанную мне честь и доверие, но быть членом вашего движения или партии не могу.
– Что вас смущает? Что беспокоит? – недоумевая, спрашивали меня НДРовцы.
– Одно, – отвечал я откровенностью на откровенность. – Я почти сорок пять лет верой и правдой служил КПСС. Да, я не всегда был согласен с ней, но… Я – фанат дисциплины. А сегодня я вне партий и движений, коих развелось великое множество. И, признаться, предложений вступить в их ряды и сейчас получаю немало… Вот представьте себе: вхожу я в строй НДР… Поразительная штука – произнес я эти слова «в строй НДР» и почувствовал себя предателем…
– Да бог с вами! В чем предательство? – поразился один из моих собеседников.
– Когда КПСС была у власти – Матвеев состоял в КПСС.
А сегодня партия власти – НДР, и что, Матвеев уже тут как тут?!..
НДРовцы переглянулись между собой, пожали плечами, улыбнулись.
В тишине мы отпили из маленьких чашечек по глотку хорошо сваренного кофе.
Молчание нарушил я:
– Знаете, я приобрел теперь счастье вслух свободно выражать себя. Если ваши добрые дела будут видны, крикну: «Браво НДР!» Или воскликну: «КПРФ – молодцы!» Я – свободен. Уже никто не может мне скомандовать: «Ать-два!» Я выражаю себя, свое отношение к событиям, ошеломляюще нагрянувшим на народ, творчеством. Там мое и «за», и «против»… И не придуманное мною, а выстраданное вместе со зрителем… Присмотритесь, пожалуйста, может, что-то полезное и вы извлечете для себя. Хочется надеяться, может, и другие партии заметят боль народную в моих фильмах…
Отщипнули мы от грозди винограда, стоявшего на столе, по ягодке… Помолчали… Сидеть в тягостной тишине было уже неловко, я встал.
– Спасибо! – сказал на прощание. – Чувствую: я понят.
И за это спасибо!..
Тогда уже начиналась предвыборная горячка. Вот и посыпались заманчивые предложения выступить в поддержку того или иного претендента в президенты. Я принципиально отказывался участвовать в политических баталиях: стыдно было зарабатывать деньги на подобного рода играх. Недоброжелателей, конечно, нажил немало. Иные даже угрожающе намекали, вроде: «Ну, смотри, Матвеев, чтоб потом не пожалеть!»
Вот почему я и попросил Свету Моргунову сказать на том концерте в зале «Россия» «выступает», а не «приветствует»…
Алеша и мэр
Умер Алексей Салтыков. По-разному отдалось это известие в кинематографических кругах: одни искренне взгрустнули; другие, пожав плечами, равнодушно, сквозь зубы, цедили – мол, все там будем; третьи не скрывали ироничной усмешки (были и такие): дескать, не велика потеря…
Я, немало намучившийся с ним в работе над «Сибирячкой» и «Емельяном Пугачевым», знал и как никто понимал, что с его уходом кинематограф потерял неистового борца за яркость, ядреность национального характера на экране. Салтыков был сродни таким крупным мастерам, как Бондарчук, Шукшин, Ростоцкий…
Смерть Алеши подкосила меня. Я печалился в одиночку – не хотелось мне ни с кем говорить о случившемся. Да, он шел к своей кончине безрассудно, очертя голову – пил…
Вспомнилось почему-то, как на съемочной площадке «Сибирячки», уже будучи «под мухой», он кинулся и рывком сломал козырек фуражки на моей голове.
– Ты что делаешь, дьявол? – разозлился я.
– Вы играете не лорда, а начальника строительства ГЭС!..
На другой день, уже опохмелившись, Алеша дал мне новый текст к эпизоду «Взрыв скалы»:
«Рабочий: Там же мрамор! Жалко!
Добротин: Жалко… Жалко… Жалко у пчелки в жопке! Взрывать!»
Но взорвался я – наговорил немало дерзостей режиссеру. Зачем? Ведь последнее слово все равно за постановщиком. А он, не повышая голоса, сказал:
– Приготовились к съемке. Играем вариант с жопкой. Мотор!
Вскоре на заседании парткома «Мосфильма» состоялось обсуждение натурального материала будущего фильма. Что тут началось! И «искажение советской действительности», и «умышленное принижение партийных, советских руководителей», и «вульгарщина в диалогах»…
Даже глубоко уважаемый мною генеральный директор «Мосфильма» Николай Трофимович Сизов сказал:
– Ну вы-то, Евгений Семенович, член парткома… Как вы могли допустить такие выражения?
Не знаю, в результате ли этого собрания или были еще какие-то мотивы, но закончить фильм предложили мне.
– Нет! – сказал я. – Эту картину может поставить только Салтыков!..
Вот что вспоминалось мне в день смерти этого неуемного человека, невероятно талантливого режиссера, давшего мне столько и радости, и огорчений…
Поздним вечером
