Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

помощь приходит наставник), живет, укутанный покрывалом майи. «Человек-машина постоянно пребывает в состоянии отождествления. Он может отождествиться со случайной мыслью, с той или другой эмоцией, с настроением, тем или иным этапом работы, с любой возникшей перед ним мелкой проблемой и забыть более важные мысли, чувства и настроения и те большие цели, ради которых он начал работу». Человек поддерживает этот пагубный, но комфортный (и конформный!) самообман с помощью «буферов», «которые вырабатываются и с помощью воспитания, и через окружающую среду – путем подражания». Это все укоренилось, и «люди западной культуры высоко ценят уровень знания человека, но не ценят уровень его бытия и не стыдятся низкого уровня собственного бытия». Возможно, именно поэтому Гурджиев вел себя зачастую, «как последняя сволочь» (вспомним роман молодого современного грузинского писателя Зазы Бурчуладзе «Надувной ангел», где случайно вселившийся к герою Гурджиев оказывается тем еще сожителем) – шокировал имиджем, матерно орал на одного ученика, подмигивая при этом одним глазом другому, постоянно играл (подпись в телеграмме – «ваша феноменальная бабушка») и «разрывал шаблоны» им да и самому себе (менял занятия, бежал рутины и стран), чтобы, как дзэнский мастер сатори, добиться разрыва пелены, проснуться (его термин), прорваться на ту сторону, в плерому, айперон?

Тут, по закону жанра жизни, уже пора сказать, что ни у Гурджиева, ни у Успенского ничего по большому счету не вышло, описать их болезненный разрыв, то, как Гурджиев сознательно отталкивал, прогонял самых верных учеников (а потом звал их вернуться), затухание их «работы» (термин для их мастер-классов и вообще учения). Или же живописать их триумф – аншлаговые постановки мистического балета Гурджиева в Париже и Нью-Йорке, тысячи учеников Успенского в Англии и по всему миру, подаренные богатыми последователями виллы, действующее до сих пор, кажется, Гурджиевское общество, выходящие на всех языках книги. Или, в духе «традиции» тайного знания, порассуждать о том, что подобная «работа» – действительно не для всех, так что, возможно, и все хорошо, что гурджиевские практики не собирают стадионы во главе с Томом Крузом, как у сайентологов, или с Мадонной, новым адептом каббалы… Или можно просто вспомнить, каким вдохновенным учеником Гурджиева был Рене Домаль, как к продолжателю дела Гурджиева и Успенского Родни Коллину на занятия бегал молодой Борхес, а сам Коллин строил в Мехико книжные и больницы для бедных мексиканцев, а, увидев хромого мальчика, безумно желал пожертвовать ему свое тело…

Автор двойного жизнеописания работает со всеми этими сюжетами. Иногда А. Ровнер вообще так расширяет повествование, доходя аж до Белинского, что, как и русского человека у Достоевского, иногда хочется даже немного сузить. Он дает изложение учения как Гурджиева, так и Успенского, очерки их биографий, отдельно говорит об их жизнях после разрыва, их книгах и их учениках. Правда, зачастую он слишком адвокатствует им, оправдывая за все, а все остальное осуждает слишком уж «мистически» – как, например, что «старый дом европейской цивилизации окончательно разрушен» в результате «двух битв магов», сиречь мировых войн. Но и это обычное дело – скажем, в регулярно переиздающейся биографии Гартманов «Наша жизнь с господином Гурджиевым» все гораздо апологитичнее… Гурджиеву же, кажется, адвокаты и защитники не нужны – он и умирать на носилках в госпиталь поехал не лежа, а сидя, скандируя «да здравствует жизнь!».

Полет гвоздей в деревянном макинтоше

Владимир В. Видеманн. Запрещенный союз: Хиппи, мистики, диссиденты. М.: Риппол-классик, 2019. 471 с

Если вы хотели прочесть, буквально приобщиться к магической троице sex, drugs and rock’n’roll, то совершенно необязательно рыскать по книжным в поисках очередной биографии монстров западного рока. Потому что тут есть все, плюс культурологический срез эпохи, которую вряд ли все знали с этой стороны (хиппи, мистики и просто фрики «седых 90-х» и на восходе 80-х в СССР!), плюс – такие байки, что Довлатов бы позавидовал.

А еще очень симпатичен жанр. Вроде бы – «из прожитого». Но без подробной автобиографии с набоковскими мячиками под кроватью и отчетом о меню в детском саду с описанием консистенции манной каши, а – даже не проекция эпохи на свою жизнь, но – глубокая вовлеченность во все события, тусовки, мистические сеансы. Тусовочный был – и есть – автор-пассионарий, всем бы так.

И «спасибо, что живой» – точнее, что помнит, написал эту не худую совсем книгу. Тем более ценно, что при всем книжном изобилии про зарождение хиппи и прочих неформалов в Союзе у нас до сих пор – чеширский кот наплакал. «Пудинг из промокашки. Хиппи как они есть» Мата Хари, Третий закон Ньютона» и «Кайф» Владимира Рекшана (поминается он со своей группой и в книге – а кто тут только не поминается!), в последнем романе Наталии Черных «Черкизон», а так – только подшивки «Забриски Райдера» листать и «Место на Земле» Аристакисяна пересматривать.

Но о Гурджиеве, Успенском и компании. В «Запрещенном союзе» они манифестируются даже дважды. Во-первых, по касательной – такова была жажда в позднем СССР времен его начинающегося распада, что пили (зачеркнуто), читали все, осваивали, искали истину во всем: и тут действительно целая галерея персонажей, от йоги и карате метавшихся к Блаватской и Папюсу, заканчивающих наркотиками, православием, эмиграцией, дурной ранней смертью. Вот просто случайно открыв страницу – «Апшан Ишмухамбетов – среднеазиатский мистик и бродяга, продукт ассоциально-криминальной среды. По типу близок к дервишу-шаномагу» или «Валерий Сергеевич Аверьянов – специалист по восточным единоборствам, тантре и йоге, открытый парапсихолог, “русский масон”, “аристократ-киллер”, “сын Сталина”, “самый страшный человек России”, художник и поэт». Как метало людей! Да как и всех на пороге 90-х… Поэтому неудивительно и вряд ли заслуживает осуждения, что все срезультировало в полную эклектику, постмодернизм, не сказать – в кашу в головах, продуваемых «ветром перемен»… Во-вторых же, сам Гурджиев со своим наследием здесь отметился и непосредственно, куда уж без него: здесь по страницам проходят продолжатели его дела, цитируется его «Вельзевул», В. Видеманн штудировал чудом сохранившиеся в библиотеках Таллина номера теософского журнала «Скрижали» начала века, он и люди его круга, мистической тусовки на определенном этапе находят многое для себя полезное в работах Успенского («мне был весьма симпатичен гурджиевский прагматизм, помноженный на прямо-таки сверхчеловеческую беспристрастность»)… Можно, кстати, вывести и третье следствие косвенного влияния Гурджиева на все эти весьма вольные процессы: ведь сам подход «с миру по нитке», возьмем это у суфиев, это у отцов церкви, третье придумаем сами – был им настолько мил, что лег в основу их собственного «четвёртого пути» (да и далеко не только его – вспомним разносоставность New Age и многих прочих учений-религий-культов-течений последних и не очень десятилетий).

Но, впрочем, кроме тотальных эклектиков, вспомнить