Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

специалиста по религиям Китая. Китаист, кстати, меня бы поправил уже на этом месте – тот же даосизм мало похож на традиционную религию, скорее, это свод этических правил, а китайцам, как и японцам, свойственен синкретизм, могут жениться в одном храме, ходить во второй, обряд похорон проводить под сенью третьей религии… Уже, кажется, понятно, насколько интересно, если обо всем этом расскажет уникальный специалист не просто в увлекательной, но довольно необычной форме.

Потому что первая вещь в книге – алхимический роман «Апостолы Дракона» – это мистический триллер или детектив, не будь эти жанры столь скомпрометированы всякими Дэнами Браунами. А речь здесь действительно о даосской алхимии – и тут нужно минимально знать, что данная наука активно практиковалась в Китае, когда в Европе еще камень в пращу вставляли, а не о добыче философского камня мечтали. А это действительно наука, просто – другая, параллельная, что ли: «Хорошо иметь дело с ложью, она ложь и есть. Трудно – с правдой, другой, но все же правдой».

В «Апостолах Дракона» уже известный по предыдущим книгам Торчинова китаист, кандидат наук (в этом романе он защитит и докторскую) Константин Владимирович Ризин опять столкнется с теми, кто хочет использовать древние мистические (что прежде всего значит – сокрытые от непосвящённых, не обладающих должными знаниями и представлениями о морали) практики для того, чтобы привести в мир спасителя и, легко может статься, погубить людей. Да, возможно и такое, как в том же Китае, где инь и ян переплетены, добро может нести зло, все очень непросто…

И сплетутся в хитрых интригах на страницах книги бизнесмены-алхимики, китаеведы, оккультисты из ФСБ, кабинетные ученые, адепты древнееврейской мистики… Но нет, никаких погонь, красоток и тайн Ватикана, как у того же Брауна, потому что повествование – действительно питерское, очаровательно академическое: институтские интриги, сложности подготовки банкета после защиты и анекдоты про ВАК. И все это – спасая мир от прихода Спасителя-Разрушителя.

Такой вот даже не Роберт ван Гулик и Хольм ван Зайчик, а Мамлеев от китаеведов!

А вот вторая вещь книги, роман странствий и инициаций «Китайская рапсодия», уже полностью профессионально китаеведческий, рассказ о стажировке автора (хорошо, очень похожего на автора героя) в Китае и поездке по самым его удаленным уголкам, читается – Бог там со спасением мира в первой части, вот тут действительно не оторваться!

Молодой, но очень увлеченный и знающий студент получает уникальный шанс полугодовой стажировки в Пекине. Шок и чудеса начинаются уже на границе (а они ехали на поезде, не на самолете, почти Транссиб): когда у нас в 1990 году пустые полки и куда-то исчез тот же табак, в Китае изобилие, от экзотических тогда растворимых супов до японских «видаков» из Гонконга. Не дает скучать и студенческая жизнь в общежитии:

«…Около “титана” жили гигантские черные тараканы, впрочем, никому не мешавшие. Кроме нас на этаже жили некий венгр, который тоже гулял по ночам со своей компанией (в основном поляки и чехи), а днем спал (когда он успевал учиться, неведомо), и пара африканцев из Нигерии, тоже предпочитавших дневной сон ночному. Имелся и француз левых убеждений, который слушал по вечерам хорошую музыку на хорошей аппаратуре и, кажется, находился в интимных отношениях со своим приятелем, жившем в той же комнате. Еще на нашем этаже жил очень любезный парень с Филиппин, который всегда, широко улыбаясь, говорил нам по-русски: “Привет!”» Помню, как мы, студенты-японисты, переписывались с однокурсниками-китаистами – типажи и приключения на стажировке незабываемы.

Но настоящие приключения нахлынут, когда герой с другом-китайцем отправляется в древний даосский монастырь через весь Китай, куда не ступала нога белого человека, то есть ступала, но очень быстро убиралась, не выдержав всего бремени экзотики. Двухдневная поездка на поезде – попутчики из китайских крестьян забили проходы и туалет, шумят и мусорят нещадно. Провинциальные гостиницы, куда по тем временам нельзя было селиться иностранцам-лаоваям. Пароход, где кормят брюквой и, в качестве вкусненького, маринованными в сое свинячьими ушами.

Но – по тем областям, где начинает ход желтая Янцзы, где, есть упоминания в летописях, на заре китайской цивилизации активно паслись слоны и носороги. И – ради монастырей, где прогуливают своих птичек в клетках буддийские монахи, а тем же лаоваям норовят продать какой-то древний гаджет для чистки ушей и чесания спины. По горам и долинам, нескольким часовым поясам (официально, идеологически в Китае – одно время), сменяя зачастую непонятные просто диалекты, из одного климата в другой:

«Мы проходили через Санься несколько часов, и несколько часов я стоял на палубе и не отрываясь смотрел на излучины реки, петлявшей среди громоздящихся в своей первозданной необузданности на изящные, живописные и как бы барочные, но барочные, так сказать, по-китайски , горные склоны достопамятной Цинчэншань. Там горы были как бы иллюстрацией к китайской пейзажной лирике, их как бы вписали в культурный контекст, пропитав даосскими и буддийскими образами и ассоциациями и сделав частью того, что постмодерн называет дискурсом культуры. Здесь культура молчала, а природа безмолвно царила над притихшими человеческими существами».

А как умываются китайцы, составляют рекомендательные письма или хоронят с громом хлопушек для отпугивания злых духов?!

Вечный пост о детском укороченном

Захар Прилепин. Некоторые не попадут в ад. М.: АСТ, 2019. 384 с

Мало какие книги, уж не говоря о, заведомо понятно, диаметрально резких оценках, вызывали у меня такую реакцию – отторжения и эмпатии. При том, что Прилепин, конечно, говорит, может говорить не все – о том, что он делал там, о том, что сказали об этом «в одной из башен Кремля» и о том, как из вольной, казацкой почти республики ДНР сдувается в один из забюрократизированных регионов «северной страны». «Я помню обычно процентов пятнадцать от случившегося, в самом лучшем случае» – нет, больше, конечно, и писательский блокнотик был под рукой в окопах, ноутбук – в съемной хате.

Да, у него своя мифология, с первых страниц уже почти – «наш несчастный неприятель», «северная страна» и «император». И мигрирует он между этими топосами – полного автобиографического/политического отчета и того мифа, в который так стремился попасть (привет Лимонову – Прилепин пишет, как «старик Эд» рвался на боснийскую войну, даже показывал справку, что действительно участвовал в военных действиях), который – творит(ся) буквально в режиме реального времени.

Это книга – оправдание того, что он делал в Донецке, на линии соприкосновения с украинскими войсками. Оправдание в двух смыслах – никого не убивал / оправдание этого конфликта, войны, войны за правое дело.

И вот тут главное раздражение-отторжение. Судя по книге, война Прилепина состояла из распития чая с бойцами и водки/коньяка/пива с руководством