Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

ДНР, разъездов на собственном джипе, жевания травинок («личная примета») с видом на расположение противника и прочих приятных и очень picturesque дел. Хоть селфи постоянно пости, одна беда, русская симка не работает, а по донецкой могут запеленговать.

Нет, видит Бог, рецензент совершенно не хочет, чтобы автор кого-то каждый час убивал и мог пострадать сам. Но, простите, что там тогда делать почти во главе «бата» (батальона) 4 года?

Да, это раздражает и самого Захара Прилепина безмерно. Что не было бы мирных соглашений и давления явно московских наблюдателей, они бы атаковали, смели и распространили бы ДНР до Киева. И именно это раздражение переходит в разочарование – две армии стоят друг против друга, не воюют, но от редких залпов и снайперов людей все равно калечит и убивает – и уводит Прилепина из Донецка обратно в Россию. Потому, говорит, и уехал.

Но все же риторический вопрос – а не все ли главные вопросы риторические? О жизни там, смерти и любви – но четыре года зачем? Умный, приближенный иногда, в самом-самом замуте, должен был понять. Надеялся? Наверное. Ведь «самое главное, что выяснилось: мировая политика – рукотворна». Пытался понять смысл происходящего, куда зарулит? Но пока – уж слишком наслаждался и любовался. «Я хорошо вожу машину, хорошо понимаю движение в пробках, у меня нормальная реакция, и, кроме всего прочего, я очень наглый. Я всех обгонял – одного за другим; дольше всех держался адъютант Главы – тот еще пижон, – но и его на светофоре в каком-то городке я обставил, и сразу ушел далеко; тот плюнул, сразу сбросив скорость, изображая, что не соревновался со мной, хотя предыдущие километров тридцать такого вида не делал. Личка моя ликовала». Личка – это личная охрана. Или поклонники в фейсбуке в личных сообщениях оценили?

Да, он молодой (только 40 миновала), ухарский, лихой, удалой, он попал – куда мечтал попасть, на войну и в историю, да, такие прекрасные люди вокруг, идейные ополчены-«сепары», да, такой чаек и такой коньячок. Но ведь люди же погибают, не статисты? «Можно было бы сказать им: знаете, как выглядит детский гробик – на табуретках? – как будто гробовщик сошел с ума и вместо нормального гроба сделал какого-то урода, не по росту, – хочется крикнуть: для кого это, ты с ума сошел, подлый плотник? Между тем, гробик полный, – он полный и к тому же закрытый – потому что смотреть на этого ребенка нельзя, – некуда! – у него нет головы, – оттого гроб даже короче, чем детский: детский укороченный».

И он воюет, хочет воевать, чтобы этих детей не убивали. Пусть так, хорошо. Вот Л. А. Юзефович лучше всего, кажется, написал об этой книге: «Я не в силах ничего сказать об этой книге. Не понимаю, как у людей получается писать на нее рецензии, разбирать ее литературные достоинства и недостатки. В основном, последние, кстати. А какие могут быть недостатки у стона, у крика?» Да, витгенштейново «о чем невозможно говорить, о том следует молчать». Но ведь будут говорить, книги же, рубанул бы сам Прилепин, не для того, чтобы о них молчать.

О достоинствах, кстати, можно очень долго. Потому что тех же бойцов – Араба, Злого, Серба и других – Прилепин рисует так, что знаешь их, будто сам четыре года водку с ними пил. И он все заметил про войну, даже то, что та очень бабская по сути – сплетни, интриги и прочее на передовой цветут сиреневым майским цветом. Он прекрасно шутит, (само)иронизиурует. Он рубит фразы так, что Бабель крякнет и позавидует, как со своей конармией против бы прилепинского бата с их минами и ракетами. Он настоящий фотокор на войне, и снимки его такие, «которые отколупываешь со стены – а там, за фото, вдруг обнаруживается вытяжка, лаз, очаг: голову засунул, а тебе воспоминания оторвали башку и унесли». И говорит он так, «будто режет острым ножом вяленое пахучее мясо тонкими ломтиками».

А эти портреты, эссе по сути – о репере Хаски («недолговечный, ломкий; и, кстати, тоже занозистый, заусенчатый… словно подранок, метался на сцене. У него поминутно будто бы отваливалась голова, и ее надо было придерживать руками. У него явно болело все: внутри и снаружи»), Кустурице («только проснулся и совсем не протрезвел. Лицо у него было по-прежнему чудесное, собачьи глаза, щетина – но все несколько ассиметричное, чуть позабывшее привычное место расположения»), Русском фонде в Швейцарии, Лимонове? О Лимонове, что «мельком глянул, скосился на меня мутным глазом старого ворона», – точно одни из лучших нескольких страниц, что были написаны о живом и неудобном классике за 70+ лет его жизни, жаль, столько процитировать нельзя.

И «Некоторые не попадут в ад» – книга очень в духе позднего Лимонова, который «лет тридцать как перестал писать романы и с тех пор их очень не любит», а пишет – такой микс дневника, мемуаров, политической колонки, эссе. Вот и прилепинская книга о войне в ДНР – прекрасно написанный травелог, мемуар, отчет, пост даже. После которого с не отвеченными глупыми риторическими вопросами ждешь очередного поста – уже с ответами, не только с фото.

Рассказ рыбки голомянки о рыбной ловле в V веке

Виктор Качалин. Прощание Алексея. М.: Выргород, 2019. 56 сВиктор Качалин. Современный фисиологВладивосток: niding.publ.unltd, 2019. 56 с

У поэта, художника, автора рукописных книг Виктора Качалина вышли сразу две книги. Необычные во всем – малым, «поэтическим» размером (а внутри проза, хоть и стихи случаются), форматом, оформлением, с собственными рисунками. «Прощание Алексея» – в издательстве, привычным нам по книгам Егора Летова, Александра Башлачева и Янки Дягилевой, с предисловием – одного из лучших переводчиков с немецкого и издателя-популяризатора по-панковски же редких, аутсайдерских писателей от Х. Х. Янна до П. Зальцмана Татьяны Баскаковой. Удивление не оставит и на последующих страницах.

Например, вот вопрос «внекнижный» – как так вышло, что об Алексее, человеке V века, в прошлом году выходила книга переводчика же Александра Ярина «Жизнь Алексея». Почему, как? Какая метанойя («перемана ума», «переосмысление») тому причиной, что именно сейчас, именно о нем? Вопрос социологам и филологам, теологам и антропологом, за правильный ответ – экзамен автоматом.

Я бы даже не взялся сравнивать два новых жития. Где точнее, где житийнее, где больше стилизации, где меньше. Зачем? Ведь «запах рыбы, канатов, смолы, кожи и амбры разом перекрыл запах солнечной пыли, и из нее шагнул кто-то худой, взлохмаченный, невысокого роста, держа в одной руке кусок сыра и хлеб, а в другой посох», как сказано в «Прощании Алексея» В. Качалина. «…И я видел, как из их пальцев и уст