Цугцванг по-русски. Книга 1. 96 отделение милиции г. Москвы - Игорь Можайский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так же дело обстоит и с героями. Их торжественная смерть на глазах сотен людей, и во имя этих людей, всего лишь биологический процесс, означающий переход живых тканей человеческого тела в мертвые. Конечно, героические поступки всегда в обществе вызывали восхищение: героям ставили памятники, писатели придумывали им разные подвиги в детстве, поэты слагали стихи, воспевающие героев в веках, молодежь обещала равняться, – но все с затаенной радостью думали о том, что, слава Богу, что это не их тело сейчас лежит в земле. И пусть они не герои, и не совершили подвига, – но герой там, а живущие здесь. И так было всегда, потому что это нормальное желание – жить!
Люди умирают тысячами доступных и недоступных им способами – это факт. Они стреляются, тонут, иногда их разносит в клочья кинутой из вражеского окопа гранатой, иногда их вешают на перекладе как ёлочные игрушки, иногда они убивают себя, зачем-то спрыгнув с 12 – го этажа, некоторые вскрывают себе вены и глотают пачками снотворное. Кто-то погибает в борьбе со злом, с преступностью. Вариантов отправиться на тот свет великое множество. За всеми этими иногда стоит вполне конкретная жизненная история, потому и смерть в конце весьма логична и объяснима. Увидеть свою смерть, а тем более ей улыбнуться, дано далеко не каждому. А всю жизнь, за несколько секунд, увидеть можно, и лишь один вид смерти выделяется из прочих своей блёклостью, аморфностью и конформизмом – смерть во сне от остановки сердца. То есть спокойный, ничем не проявившийся отход к вечному сну. Ни боли, ни подвигов, ни позора, ни славы, ничего. Только сон… Вечный. Красота!
А вот мгновенная смерть, когда человек даже не успевает понять, что произошло, самая простая и лёгкая. Как это случилось с Женькой Малышевым и Витей Павловским. Мощный динамический удар, как результат – травмы не совместимые с жизнью, прекращение биологической жизнедеятельности организма, правда, ещё остаются те несколько секунд, когда еще продолжаются мыслительные процессы в головном мозгу. Что они почувствовали в эти последние мгновения: испуг, злость или досаду, что ублюдок ушёл? А? Как узнать? И, в общем, смерть – это наказание или награда за прожитую, пусть не большую, но яркую жизнь? Кто знает ответ?
С последними аккордами, в дверь негромко постучали. Борис Гудков подошёл к двери.
– Не открывай! – сказал Волченков.
– Не смеши! Никто нам, ничего не сделает! Открывай! – сказал «Дед», разливая водку по стаканам. – Я добавил ещё один стакан, на всякий случай.
Открылась дверь в кабинет и к ним шагнул начальник отделения милиции Гераськин.
– Товарищи офицеры! – спокойно произнёс Маркин.
Присутствующие разом встали.
Из-за спины их начальника выглянула физиономия замполита Дубова.
– Вот! Полюбуйтесь, Юрий Андреевич! Нарушают поминки!
Гераськин ни слова не говоря, снял фуражку, подошёл к столу, взял стакан с водкой, помолчал немного.
– Пусть земля им будет пухом!
Залпом выпил, занюхал стебельком черемши, взятой с тарелки. Поставил стакан на место, а затем надел фуражку.
– Я всё понимаю, но через час, чтоб в отделении остался только тот, кто в группе, и трезвый. Проверю!
– Есть! Юрий Андреевич! – за всех ответил Боря Гудков.
– За мной! – он бросил замполиту, и они вышли.
– Вот! С рабочего места выгоняют! Только начали! – разочарованно вздохнул Волченков.
– Начальник всегда прав! – отозвался Парнов.
– А пошли в нашу пивнушку, допьём бутылку, попьём пивка с рыбкой и по домам! А? – Сашка Волченков вопросительно уставился на присутствующих.
В дверь кабинета постучали условным стуком.
– Во, бля! Сам Михаил Самойлов прибыл! – удивлённо сказал Александр Марков и открыл дверь.
Самойлов с полуулыбкой поздоровался со всеми и на стол поставил бутылку водки «Столичная» 0,7 литра.
Сняв своё знаменитое чёрное кожаное пальто, Михаил присел на свободный стул, положил тяжёлые кисти рук на стол.
– Ну, ладно! Рассказывайте, как вы тут без меня?
– Хуёвы дела, Миша! – спокойно констатировал факт Парнов, – по розыску счёт один – ноль в пользу криминала.
Шелестов встал с места и прислонился к прохладной стене, скрестив руки на груди.
– Нет, Парфирьевич! Не правильно ты считаешь! Счёт два – ноль в их пользу. Да! Давненько нас так не раскатывали. Кое – что по делу я читал, знаю, как всё было, так что попробуем побороться за Шелестова. Есть у меня для тебя информация. – Михаил повернулся на стуле в его сторону. – На днях тебе позвонят от меня, по поводу твоих «видюшников», что ты ищешь. Ты встретишься с человеком, переговоришь и забудешь о нём навсегда. Договорились? Это важно!
– Да, Михаил, я всё понял! – Антон спокойно встретил пытливый взгляд своего бывшего наставника.
– Ну, и добре! Теперь к делу. Наливайте, хочу помянуть ребят. Один совсем молодой и один опытный! – он встал.
Присутствующими стаканы были быстро наполнены, и также быстро выпиты, не чокаясь. Собравшиеся молча закусывали, и лишь обменивались быстрыми взглядами.
– Вот! А теперь за нас, за живых, за уголовный розыск! – после чего поднял налитый почти до краев стакан, и добавил:
– И за нашу победу!
Все дружно опрокинули содержимое стаканов в свои милицейские глотки.
Шелестов почувствовал, как к желудку стремительно потекла настоящая горящая лава, как из вулкана, и поморщился. Он уже выпил двести пятьдесят граммов водки. Это было много. Больше ста пятидесяти он выпивал только в молодости, ещё до армии.
– Держать – держать! – Саша Волченков хлопнул Антона по спине, кто-то захохотал…
– Нормально, – промямлил Шелестов, доставая вилкой тушенку из банки.
Этот стакан был выпит им с трудом, а развитие событий вполне ясно давало понять, что это только небольшая прелюдия к предстоящей попойке.
Отказываться не хотелось просто из уважения к находящемуся здесь коллективу, потому что отказаться, значит плюнуть на милицейское сообщество, которое было строго щепетильно в этом вопросе. Попробуй, не выпить с капитаном Самойловым, который был его первым наставником и товарищем по службе, который очень многому его научил, объяснил некоторые моменты оперативной работы, о которых в Вышке не говорилось ни слова.
Тогда Антон налег было на тушенку, но Волченков его остановил:
– Эй, водоплавающие! Не превращай закусь в еду!
Стремительно поглощавший тушёнку Боря Гудков, так и застыл с куском говядины на вилке у самого рта.
Антон и Борис одновременно положили вилки и полупустые банки на стол. Все дружно засмеялись.
– Теперь закусывать будем по команде! – съязвил Шишкин, услышав реплику Волченкова.
После последнего стакана Шелестов окончательно понял, что ему уже достаточно. Обглодав корку чёрного хлеба, он скромно взял со стола три стебелька черемши. Взгляд уже не фиксировался на одном месте, «плавал» и начались позывы к рвоте. Это было уже слишком…
А в это время его коллеги, разомлевшие от выпитого, начали оживленно переговариваться, вспоминая случаи из своей жизни и жизни друзей, так, или иначе, связанных с гибелью сотрудников милиции.
Выждав некоторое время, Антон хотел было спросить у Парнова, какая программа предусмотрена на вечер, в качестве продолжения «банкета», но тут поднялся Александр Марков:
– Товарищи офицеры, минуточку внимания!
Все зашевелились, начали подниматься со своих мест. Шелестов последовал примеру и, толкаясь, встал. С ужасом посмотрел на свой стакан водки и подумал, что его точно будут выносить.
– Давайте выпьем за нас, за сотрудников милиции 96 – го отделения, за тех, кто работал раньше, кто работает сейчас, за тех, кто ушёл на повышение, и за будущее поколение!
Марков, больше ни слова не говоря, выпил. Антон знал, что сейчас надо выпить так, чтобы ничего в стакане не осталось. Иначе будут подкалывать…
Водка не лезла в горло, а организм отчаянно противился новому вливанию, но Шелестов, собрав волю в кулак, выпил до дна. Проглотил кусок огурца, не чувствуя вкуса. Посмотрел на Гудкова. Опустившись на свой стул, понял, что уже сам встать вряд ли сможет. Хотя, голова была ясная и мысли правильные.
Волченков подмигнул:
– Это только начало…
– А что будет дальше? – спросил Антон, чувствуя, как заплетается язык.
– Продолжение банкета.
– А это обязательно?
– А как же!
– Так! А теперь все собираемся и на выход! – Марков продолжал руководить посиделками.
Вдруг Шелестов почувствовал, как к горлу
