Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис

причиненный ей ущерб, вы будете с нею несравненной парой на всем белом свете; вы – достойнейший из королей, она – достойнейшая из королев. Оставьте свою сожительницу и верните вашей законной супруге все, чего она неизменно вправе ожидать от вас. Если вы этого не сделаете, моя госпожа перед Богом и перед лицом своих друзей откажет вам во владении полученным вами приданым, достославным Круглым Столом. Вы его вернете с тем же числом рыцарей, что и в день, когда вы приняли его от короля Леодагана. И не помышляйте учредить второго; ибо он должен быть в целом мире один.

Отныне, рыцари, остерегайтесь называть себя по-прежнему содружеством Круглого Стола, пока не будет вынесен приговор. А вы, король Артур, если вы не признаете, что госпожа моя была предана лживой девицей, доныне сидящей на ее месте, я готова доказать обратное при вашем суде или при любом другом. Шампионом за правое дело будет этот достойный муж; он победит, ибо он все видел, все слышал.

Девица умолкла, и весь двор долго оставался недвижен и нем. Королева, возмущенная до глубины души, ничем не выдавала волнения и гнева: она как будто не снисходила до оправданий и даже не взглянула на свою обвинительницу. Не то было с королем: он крестился, воздевая руки, он не знал, на что решиться. Наконец, он обернулся к королеве:

– Подойдите, госпожа; это вам надлежит опровергнуть то, что вы слышали. Если это обвинение верно, то выходит, что вы меня недостойно обманули и заслужили смерть. Вместо того чтобы быть самой верной из дам, вы окажетесь самой коварной и лживой.

Королева встала и, не выказав ни малейшего волнения, заняла место рядом с королем. Разом устремились вперед четыре герцога и двадцать баронов, будто желая защитить ее. Мессир Гавейн, багровея от гнева и возмущения, яростно сжимал новое древко, бывшее у него в руках.

– Сударыня, – сказал он, – нам требуется знать, намерены ли вы бросить обвинение госпоже королеве.

– Я не вижу здесь королевы, – возразила девица, – обвинение мое падет на ту, кого я вижу перед собою и кто предал свою и мою госпожу.

– Знайте же, – ответил Гавейн, – что на мою госпожу, здесь присутствующую, никогда не падет подозрение в измене и что она прекрасно сумеет от этого защититься. Вы, сударыня, чуть было не заставили меня утратить учтивость, с коей я всегда обходился с дамами и девицами; ибо вы затеяли величайшее безумство, какое только можно измыслить.

Затем он обратился к королю:

– Я готов отстаивать дело моей госпожи против того рыцаря или рыцарей, которые посмеют сказать, что она не есть самая законная королева в мире и что она не была повенчана как ваша супруга и ваша королева.

– Рыцарь, – сказала девица, – похоже, вы вполне достойны того, чтобы принять вас в поединок, но мы желали бы знать ваше имя.

– Имя мое никогда и ни для кого не было тайной: меня зовут Гавейн.

– Слава Богу, мессир Гавейн! Тем более я уверена в своей правоте. Вы столь известны как человек чести, что побоитесь дать ложную клятву, предлагая себя в шампионы этой женщины. Но все же, поскольку бывает и обманчивая слава, знайте: кто бы ни отважился мне прекословить, он будет побежден и вынужден признать себя клятвопреступником[183].

Затем она подошла и взяла за руку Бертоле:

– Произнесите здесь вашу клятву, – сказала она ему, – как тот, кто все видел и все слышал.

Бертоле преклонил колени перед королем и произнес вызов всякому, кто посмеет оспорить слова девицы. Мессир Гавейн взглянул и отвернулся, видя, что против него выставляют старика. Додинель Дикий, сидевший ближе всех к королю, сказал Бертоле:

– Сир вассал, это правда, что в ваши годы вы собрались затеять поединок? Позор тому рыцарю, который выйдет против вас! Сделайте лучше вот что: призовите трех сильнейших бойцов из вашей страны, и монсеньор Гавейн охотно с ними сразится, а если не он, так я, последний из трехсот шестидесяти шести рыцарей короля.

– Я привела самого доблестного рыцаря моей страны, – возразила девица, – вы вольны сразиться с ним, если так желаете уберечь мессира Гавейна.

– Ах! – воскликнул Додинель, – да покинет меня Бог, если я удостою поединка подобного бойца!

И с этими словами он повернулся спиной, плюнув с досады. Затем сказал, обратясь к королю:

– Сир, я нашел рыцаря, который мог бы помериться силами с защитником этой девицы: это Шарас Кемперский[184], весьма известный своими подвигами еще до того, как ваш отец, король Утер-Пендрагон, был посвящен в рыцари.

Эти слова вызвали бурное веселье у всех, кто их слышал. Но поскольку старый Бертоле настаивал, чтобы ему дозволили поединок, король Артур ответил:

– Сударыня, я прекрасно понял, что изложено в вашем письме и что сказали вы; но дело настолько серьезное, что требует совета, прежде чем на это отвечать. Я не хочу навлечь на себя вину, оговорив напрасно королеву или ту, что послала вас. В скором времени я соберу своих баронов; скажите своей госпоже, чтобы на Сретенье она была в Карадигане, у границ Ирландии; у меня будет там придворный сбор с моими баронами, а она приедет со своими. Но пусть она воздержится утверждать что-либо, не имея тому доказательства; свидетель мне Творец, от которого я держу мой скипетр[185], ужасная расправа будет учинена над тою, которая совершила вероломство. Вы же, госпожа королева, готовьте свою защиту к названному мною дню.

– Сир, – холодно ответила она, – мне нет нужды выставлять свою защиту: это королю пристало блюсти мою и свою честь.

Девица вышла, провожаемся проклятьями всех встречных; ибо, хотя истина еще была сокрыта, каждый склонен был говорить о подлинной королеве Гвиневре со всемерным одобрением. Король оставался задумчив, словно опасался, как бы в прочитанном письме не скрывалось толики правды. Но послание Галеота требовало ответа; и ему хотелось дать его без промедления.

LXII

Астрономия – искусство, обладание которым дает немало узнать о делах грядущих. Артур выбрал десять ученых мужей, слывших во мнении архиепископов и епископов наилучшими знатоками всех таинств оной высокой науки; и прежде всех мэтра Эли Тулузского, который и на склоне лет не переставал углубляться в тайны некромантии.

В это же время Артур велел гонцу известить Галеота о прибытии девицы и о сути жалобы, поданной ею на королеву Гвиневру. Он приглашал и его, и Ланселота быть на суде, который он соберет на Сретенье. Галеот от этой вести испытал живейшую боль: он предвидел, сколь жестоким ударом это станет для его друга, и был бы