Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис

письмо тому из писцов, кого он знал за самого толкового. Писец развернул пергамент, прочел немного про себя, потом его обуяла тревога, и слезы потекли у него из глаз.

– Что с вами? – спросил король. – Читайте вслух. Мне не терпится узнать, что в этом письме.

Забыв повиноваться, писец устремил взор на королеву, которая тогда опиралась на плечо мессира Гавейна. Он задрожал всем телом, пошатнулся и упал бы, если бы мессир Ивейн не поспешил поддержать его. Король, все более и более дивясь и беспокоясь, послал за другим писцом и отдал ему письмо. Тот просмотрел его, потом вздохнул, залился слезами, уронил пергамент на колени королю и ушел. Проходя мимо королевы, он воскликнул:

– Ах! Какие горестные вести!

Вот уже и королева встревожена не меньше, чем король. Артур на этом не унимается: он посылает за своим капелланом, и когда тот прибыл, говорит ему:

– Преподобный отец, прочтите это письмо, и во имя вашего передо мною долга, во имя утренних молитв, сегодня вами вознесенных, скажите обо всем, что вы в нем найдете, ничего не утаивая.

– Сир, должен ли я прочесть его вслух?

– Разумеется.

– Мне будет тягостно повергнуть в траур весь ваш двор. И сделайте милость, избавьте меня от надобности разглашать то, что в нем содержится.

– Нет, нет, именно вам и надлежит это сделать.

Капеллан понемногу собрался с духом и ясным голосом прочел следующее:

«Королева Гвиневра, дочь короля Леодагана Кармелидского, приветствует короля Артура и всех его рыцарей и баронов. Король Артур, я приношу жалобу прежде всего на тебя, а затем и на всех твоих баронов. Ты был столь же неверен мне, сколь я была верна тебе. Ты более не истинный король, ибо не должно королю жить с незамужней женщиной. Я была отдана тебе в законном браке; я была повенчана как супруга и королева рукою досточтимого епископа Эжена в городе Лондоне, в храме Святого Стефана[181]. Звание, мне положенное, я носила единственный день. По твоему ли указу, по указу ли твоих приближенных, все права мои были попраны, а место мое занято той, которая прежде была моей презренной рабыней. Та Гвиневра, что прослыла твоей супругой, отнюдь не сберегала мою честь, как надлежало ей хотя бы и в ущерб ее собственной, но стала домогаться моей погибели и позора. Но Бог, не забывающий тех, кто взывает к нему от чистого сердца, вызволил меня из ее тенет при помощи тех, кого я никогда не в силах буду вполне вознаградить за верность. Я сумела тайно бежать из башни Хенгиста Саксонца, посреди Чертова озера, куда велела заточить меня мнимая королева. Меня лишили всех благ, но со мною остаются честь и способы истребовать то, что мне причитается. Я требую мести для той несчастной, что так долго держала тебя в смертном грехе. Она должна понести законную кару, ту, которую замышляла против меня. Я изволила написать тебе это письмо; но поскольку пергамент не способен выразить всего, то передать его тебе я поручила той, которая будет моим сердцем и языком; это Элис, моя двоюродная сестра. Верь всему, что она тебе скажет; ибо она знает обо всем, что касается дела, мною изложенного. Я дала ей в провожатые рыцаря, столь же достойного доверия; это Бертоле, самый верный, самый честный из людей, какие бывают на Морских островах[182]. Я избрала его защитником моего дела по причине именно его преклонных лет, дабы тем яснее показать, что все силы человеческие бессильны против справедливости и истины».

Дочитав письмо, капеллан отдал его королю и поспешил уйти с поникшей головой и стесненным сердцем.

Долгое молчание воцарилось в зале. Король первым решился заговорить с девицей, по-прежнему стоявшей перед ним.

– Я услышал все, о чем известила меня ваша госпожа, – сказал он. – Если вы имеете что-либо добавить к существу дела, мы готовы вас выслушать; ибо вы, как нам было прочитано, сердце и язык той, что вас прислала. А после представьте мне рыцаря, вашего провожатого.

Тогда девица взяла за руку рыцаря, который вручал ей письмо.

– Вот он, – сказала она.

Король присмотрелся и увидел, что тот уже в летах, судя по его седым волосам, бледному лицу, изборожденному морщинами и рубцами, по его длинной бороде, ниспадающей на грудь. Впрочем, руки у него были длинные и мясистые, плечи широкие, да и в остальном тело сохранилось не хуже, чем у любого мужчины в расцвете лет.

– Этот рыцарь слишком долго прожил, – сказал король, – чтобы не погнушаться ложной клятвой.

– Вы бы уверились в этом еще более, сир, – сказала девица, – если бы знали его так же хорошо, как я; но ему довольно и того, что Бог свидетель его доблести. А вдобавок к тому, о чем уведомило вас письмо, госпожа моя сетует, что слишком долго была непризнанной; едва вы стали королем Бретани, как проведали о короле Леодагане, якобы лучшем из государей на Западных островах, и о его дочери, превозносимой как прекраснейшая из принцесс. Вы говорили тогда, что не будет вам покоя, пока вы сами не убедитесь и в достоинствах короля, и в красоте его дочери. Вы прибыли в Кармелид под видом простого оруженосца; вы и ваши соратники служили королю от Рождества до Пятидесятницы. На том последнем пиру вы делили хлеб за Круглым Столом, и каждому из ста пятидесяти собратьев досталось вволю. В благодарность за вашу отвагу король пожаловал вам два дара более щедрых, чем вы могли пожелать: прекраснейшую в мире деву (это была госпожа моя Королева) и Круглый Стол, чья слава была уже повсеместно велика. Вы увезли мою госпожу в город Логр, где сочетались с нею браком, и ночью вас приняло одно ложе. Но только вы поднялись, как та, кому надлежало более всех охранять брачный покой, провела в него предателей; госпожу мою схватили и похитили; а ту, которую я тут примечаю, препроводили на ваше ложе. Госпожу королеву заточили, приказав предать ее смерти; но Бог не допустил этого. Ее извлекли из тюрьмы, благодаря сему рыцарю, принявшему на себя смертельно опасное дело и вынесшему ее на своих плечах из башни Хенгиста Саксонца, на Чертовом озере. Долог был плен моей госпожи; но ныне, когда она вернула себе законное наследство, немало знатных государей были бы рады взять ее в жены. Она отвергла их притязания и сохранила свое сердце для вас, решив окончить свои дни в монастыре, если ей не будет воздана справедливость. Но, сир, поверьте на слово всем, кто ее знает: если вы возместите