Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока длились торжества, он позаботился призвать четырех писцов, на коих было возложено записывать события тех превратных времен. Их звали: Арродиан Кельнский, Тамид Венский, Томас Толедский и Сапиенс Бодасский. Они продолжили свою книгу, начав с деяний мессира Гавейна и девятнадцати его сподвижников-искателей. Затем они дошли до подвигов Гектора, чьи поиски касались того же мессира Гавейна; всему вышеизложенному было уготовано войти в историю Ланселота, а самой ей – стать ветвью великой книги о Святом Граале[173].
Из Скалы-у-Сенов король отправился в Карахэй Бретонский и не без сожаления позволил Галеоту увезти Ланселота в Сорелуа[174], при условии, что на ближайшее Рождество он привезет его в тот город, где Артур имел счастье посвятить его в рыцари.
LX
От мудреца Тамида Венского – того из писцов короля Артура, кто более других поведал о достоинствах Галеота, – мы знаем, что ни один рыцарь его времен не превосходил его в щедрости, мужестве и силе, кроме самого короля Артура, с коим равнять никого не дозволено. Он дерзнул бы покорить и весь мир, когда бы Ланселот, став господином его помыслов, не склонил его служить королю Артуру. «Сердце благородного мужа, – говорил он ему, – богатство более желанное, чем власть над землями и королевствами». С той поры Галеот жил единственно ради Ланселота; ибо любовь к госпоже Малеотской проистекала в нем из желания способствовать любви своего собрата к королеве Гвиневре. Он с горечью взирал на то, как Ланселота принимали в дом короля; но отлучив его от двора, он знал, что учинил над ним насилие. Ланселот же скрывал свою досаду, не желая умножать досаду Галеота; и так они долго ехали, избегая бесед.
Не доезжая Сорелуа, они заночевали в замке герцога Эстранского под названием Королевская Стража, на реке Хамбер. Сон Галеота был неспокоен: он воздымал руки и восклицал, что не могло укрыться от его друга. Назавтра они снова сели верхом; надвинув капюшон на глаза, Галеот, казалось, стремился обогнать Ланселота и пришпоривал коня до самого въезда в Глоридский лес, на рубеже герцогства Эстранс. Тут Ланселот приблизился к нему.
– Дорогой сир, – сказал он, – у вас есть думы, которые вы от меня скрываете; однако вы знаете, насколько вы вправе положиться на мой совет.
– Несомненно, мой милый друг, – ответил Галеот, – и вы также знаете, сколь вы мне любезны; позвольте же мне открыть вам то, что я не стал бы говорить никому. Бог дал мне все, чего может пожелать душа человеческая. И ныне страх утратить самое любимое, что есть у меня на свете, каждую ночь насылает на меня дурные сны. Прошлой ночью мне привиделось, что я во дворце короля Артура; огромная змея прянула из покоев королевы, подползла ко мне и очертила меня пламенным кругом. Я почуял, как иссохла половина моих членов. Затем я услышал в груди моей биение двух сердец, величиною совершенно равных. Одно из них оторвалось, и вместо него возник леопард, который боролся со сворой диких зверей; другое же вышло из моей груди не иначе, как унеся мою жизнь.
– Дорогой сир, – сказал Ланселот, – может ли разумный правитель, подобный вам, терзаться сновидением? Оставим эти тревоги женщинам и малодушным мужчинам.
– Иногда, – сказал Галеот, – сны предрекают грядущее.
– Нет, грядущее непостижимо для людского ума.
– И все же я хочу спросить ученых мудрецов, чего мне ждать от этих сновидений. В свое время и королю Артуру являлись чудесные сны, и их тайный смысл был ему открыт высокомудрыми богословами. Я решился запросить у короля этих богословов, и я приглашу их в Сорелуа, чтобы выведать у них, к чему мне быть готовым: предрекут они мне смерть или приумножение чести.
Покидая Королевскую Стражу, Галеот переоделся в легкий серый[175] плащ, подбитый зеленым сукном; а чтобы вволю предаться грезам, он опустил на глаза капюшон. Так они выехали верхом, имея при себе лишь четырех оруженосцев. Перейдя реку Азурн, текшую у рубежей Галора, они прошли вдоль русла Таранса до края леса, которым поросла скала, увенчанная могучим и великолепным замком Гордый Оплот.
– Вот ведь дивное строение, – сказал Ланселот, заметив его.
– Оно было воздвигнуто, – ответил Галеот, – дабы сохранить память о великой гордыне и о прихоти самого странного свойства. Это было во времена, когда я замышлял войну против короля Артура. После победы над ним, думал я, мне не составит труда покорить всех прочих королей на свете; и, уверовав в это, я велел разместить на стенах сто пятьдесят зубцов, по числу королей, которых мнил завоевать. Я бы принял их в замке в тот самый день, когда возложил бы на себя титул короля королей. Празднества в честь коронации длились бы две недели; а после мессы великого дня я бы воссел за столом на самом высоком кресле, в королевской мантии, с короной, уложенной на большой серебряный канделябр; сто пятьдесят королей сидели бы вокруг меня, а их короны тоже возлежали перед ними на меньших канделябрах. После трапезы все эти канделябры перенесли бы на стенные зубцы, до самых сумерек; затем короны следовало убрать и заменить их равным числом свечей, достаточно весомых, чтобы они не боялись ветра и оставались зажжены до завтрашнего дня. На высочайшей башне днем сияла бы моя корона, а ночью самая большая свеча, какую возможно отлить. В каждый из последующих дней я раздавал бы богатейшие дары. Наконец, по окончании торжеств я бы со всеми теми королями совершил странствие во все части света[176].
Но когда по вашему совету я помирился с королем Артуром, то пришлось мне перестать лелеять эти планы. Знайте только, мой милый друг, что ни разу я не входил в этот замок, не оставив у порога всякий повод для досады и грусти. И нынче я еду туда, потому что более чем когда-либо нуждаюсь в утешении.
Но вот они прибыли к подножию скалы, и когда они стали на нее подниматься, внезапно их взорам явилось великое чудо. Наружные стены и сами башни накренились, а затем распались надвое. Увидев, как осыпаются зубцы, Галеот подался вперед на несколько шагов, и остатки башен и стен обрушились со страшным шумом.
– Несомненно, – сказал Галеот, – я вижу предвестие беды.
– Сир, – возразил Ланселот, – не вам печалиться о земных утратах. Предоставьте дурным людям сетовать о гибели своих уделов, ибо помимо этих уделов, у них нет иных достоинств. Мы же
