Кровь и лед - Роберт Мазелло

Опираясь на руку своей подруги миссис Селины Брейсбридж, по палубе прогуливалась и мисс Флоренс Найтингейл, тоже жертва тяжелого плавания. Увидев Элеонор с Мойрой, она в знак приветствия слегка наклонила голову. Селина была замужем, а Флоренс нет (она, пожалуй, была самой известной старой девой на Британских островах), хотя Совет попечителей решил, что по соображениям благопристойности незамужним дамам не следует записываться на службу за рубежом, где им придется иметь дело с ранеными солдатами. Поэтому, за единственным исключением в лице мисс Найтингейл, всем тридцати восьми медсестрам-добровольцам независимо от их семейного положения присвоили почетное звание «миссис». Также им предоставили униформу, специально сшитую таким образом, чтобы придать обладательницам максимально непривлекательный внешний вид и полностью скрыть фигуру. Платья были серые, бесформенные и висели на девушках как суконные мешки, а чепцы представляли собой дурацкие белые шапочки, в которых даже писаная красавица становилась уродиной. Одна из медсестер, как рассказали Элеонор, как-то заявила мисс Найтингейл, что готова мириться с любыми лишениями и тяжелой работой, но «одни головные уборы подходят к одному типу лица, мадам, а другие — к другому. И если бы я знала, что придется носить такие чепчики, мадам, я бы осталась дома, несмотря на все желание отправиться в Скутари в качестве медсестры, мадам».

Медсестры, записавшиеся в ряды добровольцев, производили странное впечатление, и на родине многие отнеслись к их инициативе с настороженностью. В одних газетах о них отзывались как о героях, которые отправляются выполнять грязную, но достойную работу в ужасающих условиях. Другие печатные издания характеризовали медсестер как бесстыдных и меркантильных искательниц личного счастья, напирая на то, что молодые девушки из бедных рабочих семей просто надеются заарканить раненых офицеров, воспользовавшись их уязвимым положением. Помимо четырнадцати сестер, рекрутированных из общественных больниц (в их числе значились и Элеонор с Мойрой), мисс Найтингейл отобрала шесть сестер милосердия из монастыря Святого Иоанна, восемь из англиканской сестринской общины мисс Селлон и еще десять монашек-католичек — пять из норвудского приюта и еще пять из «Сестер Милосердия» в Бермондси. Многие солдаты были католиками, но не все, и мысль о том, что монашки будут находиться в тесном контакте с ранеными, которые могут исповедать другую религию — протестантизм, например, — у многих на родине вызвала шок. Что, если под благовидным предлогом врачевания сестры воспользуются удобной возможностью переманить солдат в лоно нечестивой римской церкви?

Однажды, когда «Вектис» входил в Дарданеллы, Элеонор обратила внимание на мисс Найтингейл, которая, держась за леер, смотрела на проплывающую мимо землю. Ее темные волосы с идеально ровным пробором посередине были аккуратно подобраны, а вытянутое лицо, более бледное, чем обычно, озарено неподдельным восторгом. Элеонор проследила за ее взглядом, но увидела лишь иссушенные желтые поля. Океанский бриз подхватил несколько слов, которые мисс Найтингейл восхищенно говорила миссис Брейсбридж, и Элеонор услышала что-то про «легендарные равнины Трои, на которых сражался Ахиллес и рыдала Елена». Вид местности подействовал на женщину завораживающе. Элеонор было известно, что мисс Найтингейл происходила из благородной семьи и обучалась в самых престижных лицеях, и очень ей завидовала. Элеонор переехала в Лондон в надежде расширить кругозор, но тяжелая и бесконечная работа в госпитале на Харли-стрит почти не оставляла свободного времени и денег, чтобы осуществить желаемое.

С появлением Синклера все вмиг изменилось.

Но как он отреагирует, узнав, что она направляется принимать непосредственное участие в военных действиях? Элеонор была уверена, что он непременно попытается ее отговорить. Однако навязчивая мысль о том, что может настать момент, когда ему самому потребуется ее поддержка, а она будет находиться за тысячи миль от любимого, не в силах помочь, развеяли последние сомнения. Когда объявили о наборе волонтеров в военные госпитали, Элеонор не упустила свой шанс. Мойра, чей интерес к капитану Рутерфорду был продиктован, по-видимому, соображениями выгоды, нежели искренней любовью, сказав «птицы одного полета сбиваются в стаю», тоже подала заявку.

«Что стало с Мойрой? — размышляла Элеонор. — Подруга давно умерла, конечно…»

В комнату, с охапкой церковных песенников и словами «сейчас поддадим жарку», вошел Синклер. Он склонился над очагом, разорвал несколько псалтырей и подбросил смятые страницы в топку, разжигая огонь. От такого святотатства на душе у Элеонор стало еще более тревожно, однако она смолчала.

Когда пламя занялось основательно, он закрыл заслонку и сообщил, что собрал и кой-какие другие вещи. Лейтенант подошел к двери и внес в помещение холщовый мешок, оставленный за порогом. Из него он вытащил свечные огарки, жестяные тарелки и кружки, искривленные ложки, ножи и надбитый графин.

— Завтра проведу более тщательную разведку, но пока все самое необходимое у нас имеется.

Он снова стал вести себя как настоящий солдат — провел рекогносцировку местности, собрал продукты питания и выработал стратегию дальнейших действий. Элеонор вздохнула с облегчением. Оставалось лишь надеяться, что нынешнее позитивное настроение продержится подольше, поскольку она уже привыкла к тому, что из мрачных тайников души Синклера всегда — буквально в любую секунду — может вырваться нечто зловещее и снова затмить разум.

Потянувшись к мешку с собачьим кормом, приваленным к ножке стола, он спросил:

— Как насчет горячего на ужин? — Синклер произнес это так непринужденно, будто интересовался у Элеонор, не хочет ли она побаловаться шоколадным суфле. — Разогреем еду. И питье, — добавил он, поставив на стол темную бутылку.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

14 декабря

Лазарет на станции Адели не был оснащен моргом, но и надобности в нем не было, если учесть, что весь антарктический континент представляет собой гигантский рефрижератор. Поэтому Мерфи распорядился отнести тело Данцига в самое холодное и наиболее защищенное место на базе — в гляциологический подземный склад, вырытый на глубине десяти футов под ледовым двориком. Годом ранее в нем хранили тело геолога, извлеченное из ледяной расселины. Бетти с Тиной не выразили бурного восторга по этому поводу, но, понимая неординарность ситуации, дали согласие на размещение покойника у себя в подвале.

— Но только если вы герметично упакуете тело, — потребовала Бетти. — Мы должны исключить риск загрязнения образцов льда.