Жизнь и приключения чудака - Владимир Карпович Железников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Анна Семеновна меня знает, — сказал Щеголеев. — Ты у нее спроси, сколько я должен ей за квартиру. И отдай. Ну, а куда же остальные соседи подевались?
— Эвакуировались, — сказала Маша.
— Сбежали, значит. Струсили.
— Ну почему же сбежали? — спросил я. — Сейчас из Москвы многие уехали. Женщины, старики, дети.
— Раз я говорю струсили — значит, знаю. Я бы их! Ну, пусть живут, тыловые крысы. С запахом на душе не больно сладко жить.
У него был неровный, крикливый характер. И он перескакивал в разговоре с одного предмета на другой с необыкновенной легкостью.
— Ты ела?
Машка кивнула головой.
— Врешь, — сказал Щеголеев. Он полез в тумбочку и достал манный пудинг, который нам давали на завтрак. — Ешь!
— Не хочу. Я ела, и чего вы ко мне пристали!
— Ешь, я тебе приказываю! Видали, какая взрослая стала — стесняется…
Он сказал, когда Маша ушла:
— Грубоват я, сам знаю. Часто кричу без толку. Солдафон. — И сердито добавил: — Своих детей никогда у меня не было и поэтому тонких родительских чувств не переживал. Не знаю, как они там обожают своих ребятишек. А Машку я в одной деревне подобрал, когда партизанил.
Во время ужина объявили воздушную тревогу, и все пошли в бомбоубежище. Я тоже прямо из столовой пошел в бомбоубежище. После отмены тревоги вернулся в палату.
— Слава богу, что пришли, — сказал Щеголеев. — Заждался. Вот номер телефона. Звякните — узнайте, как Машка.
Я долго звонил по телефону. Никто не снимал там трубку.
— Не отвечают? Ах, черт возьми! Волнуюсь я, прямо руки трясутся.
— Они, вероятно, ушли в бомбоубежище и не вернулись, — сказал я.
— Не успокаивайте меня! — зло перебил он. — Я сам знаю. А вы лучше еще раз позвоните.
Я звонил пять раз и наконец дозвонился. Оказывается, Анна Семеновна с Машкой прятались в метро.
— Молодец Анна Семеновна, — сказал Щеголеев. — Нечего зря головой рисковать. Бомбоубежище могут пробить, или дом завалится, а в метро надежно.
Ноги, видно, у него очень болели. Он во сне стонал. А днем, когда разговаривали, про них даже ни разу не вспомнил. Только во время перевязок всегда просил меня уйти.
— Неприятно смотреть, знаете ли, — сказал он. — Все там разворочено, и запах не из приятных.
Через несколько дней к нам зашел главный врач.
— Вот что, майор, — сказал он Щеголееву. — Правую ногу надо прооперировать, плохо срастается. — Он встал на колени перед кроватью Щеголеева и приложил ухо к его груди. — Сердечко пошаливает. Надо беречь сердце. Ну, хочешь, чтобы нога была хорошая?
— Не возражаю, — сказал Щеголеев.
— Тогда будем оперировать, но без наркоза. Сердце надо беречь. Согласен?
— Согласен, — ответил Щеголеев.
Перед операцией он сказал мне:
— Машке не говори, что операция. Скажи: увезли на перевязку или на снимки в рентгеновский кабинет. А ее отправь домой, пусть приходит завтра.
Щеголеева привезли через три часа. Его красное, отполированное лицо было на этот раз белым, как простыня, которой он был прикрыт.
— Почему он спит? — удивился я. — Ведь ему должны были делать операцию без наркоза.
— Ох, лучше не вспоминать, — ответила сестра. — Дали ему наркоз. Когда уже все приготовили к операции и сняли повязку с ноги, он вдруг говорит профессору: «Я без наркоза на операцию не согласен». В общем, боевой между ними получился разговор. Но товарищ майор профессора нашего перекричал, и вот сделали.
Когда Щеголеев очнулся, его начало тошнить, но он все же сказал:
— Терпеть не могу боли. Мне в гражданскую в колене кость сверлили, тоже после ранения, так я этого никогда не забуду. А главный хорош: его в кавалерию вполне можно взять. Еле я его одолел. Артист.
После операции дела Щеголеева пошли лучше. Месяца через два, к тому времени, когда меня выписывали, он уже спускал ноги с кровати.
— Машка, — сказал Щеголеев, — сейчас Алеша пойдет на первую прогулку, а ты будешь его сопровождать. — Он хитро улыбнулся. — И знаете, куда вы пойдете? Вы пойдете в главный партизанский штаб — узнаете, как мои ребята.
Спорить с Щеголеевым было бесполезно, и мы с Машей, конечно, отправились в партизанский штаб. Там я узнал, что с отрядом Щеголеева совсем плохо. Их накрыли фашисты, и отряд ушел в болота. Посылали самолет, но никого не нашли.
Я вернулся и в мягких тонах рассказал все Щеголееву.
— Ты не темни, не темни! Говори прямо.
А когда я рассказал ему прямо, он сильно расстроился:
— Ах, какие славные, славные там ребята! Ведь им теперь из болота не выйти. Дураки, погибнут в болоте, засосет их. Умрут с голоду. Только я мог бы их разыскать и спасти. — Вдруг он изменился в лице. — Ну да, Машка… Еще Машка знает, где их найти. Она все знает.
Весь день он вставал и ложился. Десятки раз повторял одни и те же слова: «Машка знает. А там люди, славные люди…»
— Ты знаешь, там один мальчишка есть. Шестнадцать лет. Прирожденный математик. Настоящий Лобачевский. Однажды во время бомбежки высчитал скорость падения бомбы. А еще там есть агроном, тоже молодняк. Так он в лесу картошку сажал, особый сорт выращивает к мирному времени. В Белоруссии бульба — важнейшая культура. Слушай, — он схватил меня за руку, — слушай, Алешка, полетел бы ты к ним, а? Ведь пропадут. А? Ну, приедешь ты в новый полк — ни одного знакомого. А здесь тебя, как родного, примут. Ты сапер, ты им такую оборону устроишь. Ходы подземные.
— Ну что ты, Иван Сергеевич. Кто меня отпустит и как я их там найду? Ерунда!
— Да ты слушай, слушай! Вы там в один день оборудуете посадочную площадку и примете самолет с Большой земли. Я Машку отправлю с тобой. Она тебя отведет к партизанам. Я бы мог через штаб найти подходящего человека, но мне Машку жалко. А ты ее знаешь. Машку посылаю, понял? Слушай, Алешка, согласись, ведь какое славное, благородное дело сделаешь.
— Ладно, — согласился я. — А без Машки нельзя? Ведь на парашюте прыгать надо.
— Нет, без Машки ты ничего не найдешь. Без Машки — это все равно что акробатический номер под куполом цирка без тренировки.
На следующее утро я отправился в партизанский штаб.
— Ты наседай на них. Не уходи, пока не дадут согласия, — сказал Щеголеев.
Я пробыл в штабе весь день, но ничего не добился.
— Чиновники, — сказал Щеголеев. — Тыловые крысы. Отказать в таком деле!
— Они не отказали. Но им надо проверить меня, договориться с армейским отделом кадров, доложить начальству.
— На это
