Удача колес (Колеса удачи) - Робин Хобб

моей смерти. Но никто раньше так на меня не злился. Даже мой отец: его гнев всегда был полон печали, в основном из-за моей матери и из-за себя, и из-за того, как я усложнил им жизнь. Но в гневе Вандиен считал, что я обманываю его и себя, ведя себя… бесчестно. Он заставил меня почувствовать это… что я был зол на себя за то, что был менее чем благородным… человеком.

Козел замолчал. Повозка поскрипывала дальше, и Ки подумала о странном наследии, которое Вандиен оставил мальчику.

— Сначала речь шла о… той девушке, — на щеках Козла внезапно выступил румянец. Кончиком пальца он провел по узелку на дощатом сиденье. — И я разозлился на него в ответ. Потому что он заставил меня чувствовать себя неловко из-за того, что я сделал. Но потом… после Келлича… Вандиен снова почувствовал то же самое. И о себе, и обо мне. — В голосе Козла прозвучало удивление. — Это было так, как если бы он заявил на меня права, потому что он судил меня так же, как судил самого себя.

Козел робко коснулся руки Ки, чтобы убедиться, что она слушает.

— Вот почему я напал на того брурджанца. Потому что я думал, что он так и сделал бы, и я хотел поступить так, как поступил бы он, — голос мальчика стал жестче. — Мне жаль, что он мертв. Я хотел услышать, как он скажет, что я поступил правильно.

Ки на мгновение сжала пальцы мальчика.

— Ты спас мне жизнь, — она попыталась дать ему то, в чем он нуждался. Она не могла произнести имя Вандиена, отказывалась чувствовать свое горе. — Он бы сказал, что ты поступил правильно.

Они проехали мимо тлеющего фермерского дома. Стайка кур, спасавшихся от пожара, принимала пыльные ванны на дороге. Они сердито закудахтали, когда их потревожил топот лошадей. Дальше впереди у дороги паслась отбившаяся лошадь. Они почти поравнялись с ней, когда Ки заметила лежащего в канаве всадника.

— Это самый маленький брурджанец… — начала она, но была прервана внезапным криком Козла. Мальчик вскочил на сиденье, а затем выпрыгнул из движущегося фургона на дорогу и упал лицом в пыль. Он был на ногах и бросился к телу еще до того, как Деллин успел остановить упряжку.

— Готерис! — воскликнул Деллин с упреком и тревогой, когда мальчик положил руки на тело.

— Козел! Оставь его в покое, он уже мертв! — добавила Ки.

— Это не так! — заявил Козел, и надежда в его голосе ошеломила Ки, пока он не поднял огромный шлем и не обнажил темные кудри под ним. Ее сердце ушло в пятки. Эмоции били фонтаном в ней, ее гнев, ее страхи, но она оказалась на дороге и опустилась на колени рядом с ним, почти боясь прикоснуться к нему. Он был одет как брурджиец, и его одежда была богаче всего, что она когда-либо видела, но это был Вандиен.

— Он мертв, — мягко сказал Деллин, но она не обратила внимания. Его кожа была прохладной, рука ужасно серой, но она отвернула его лицо от пыли и просунула руку ему под рубашку. Холодная кольчуга. Она приложила пальцы к его горлу, коснулась света, пульсирующего под углом подбородка.

— Он жив! — яростно заявила она.

Деллин медленно спустился с повозки и подошел, чтобы встать над ними. Он не наклонился, чтобы прикоснуться к телу, но Ки почти почувствовал мягкое прикосновение его разума, когда тот прощупывал его.

— Ки, — сказал он наконец, и в его тоне была бесконечная жалость. Она почувствовала его прикосновение к своим мыслям, почувствовала его попытку смягчить удар, когда он тихо сказал: — Это всего лишь его тело. Его нет… там.

— Нет! — голос Козла пронзительно звучал в ее ушах, но более того, он кричал внутри нее, когда он оттолкнул успокаивающее прикосновение своего дяди. Она почувствовала себя ободранной, когда его мысленное прикосновение разрушило ее наполовину сформировавшееся принятие смерти Вандиена. — Не отпускай! — яростно сказал он ей. — Держись за его жизнь ради него! — Его хватка за ее чувства была столь же грубой, сколь умелой была хватка его дяди. Это было похоже на объятия незнакомца, и она бы боролась с этим, если бы знала как. Ее слух затуманился. Кто-то прошептал: — Остановись. Ты только умрешь вместе с ним, он ушел за пределы досягаемости, — но это был не тот человек, которого она знала, и его слова не имели значения. Что имело значение, обнаружила она, так это сесть в пыль и наполовину усадить тело Вандиена к себе на колени, прижимая его к себе и прижимаясь щекой к его лбу. Держась за него. Отказываясь позволить ему умереть. Она коснулась губами его волос. Она прижала его ближе, но, несмотря на свою хватку, почувствовала, что он ускользает.

— Слишком поздно, — предупредил кто-то. — Он отпустил, теперь никто не сможет до него добраться. Отпусти его.

— Чего ты боишься больше? — спросил у нее Козел. Голос мальчика звучал приглушенно в ее ушах, но он звучал в ее сердце. — Решайся. Любить его. Или отпустить его.

Она не могла держать его и отпустить. Его тело было теплым рядом с ней; поднимающийся аромат его волос и кожи был сладким в ее ноздрях. Она не могла отпустить его. Но она не могла любить его, не так, как Козел заставлял это слово ощущаться внутри нее, не без ограничений и предостережений. Она любила этого человека, да, она хотела, чтобы он был рядом с ней, она умерла бы за него, если бы пришлось. Но Козел просил ее не об этом. Она могла позволить своей любви бесконечно течь в Вандиена без сожаления. Но был и другой аспект. Нужно было всем сердцем принимать любовь Вандиена и зависеть от его любви, чтобы быть рядом. Это было не просто признание в том, что она любит его, но признание в том, что он любит ее, и принятие того, что он предлагал. Было слишком опасно быть такой уязвимой, было бы слишком больно, если бы… — Она почувствовала, что он опустился еще на одну ступеньку. Что-то внутри нее неровно сломалось. Она ахнула, но боль не была физической. Она отбросила осторожность, позволила рухнуть стенам, и ее любовь с воем устремилась за ним. Было облегчением избавиться от того, что она скрывала от него и