Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

за совесть. Они выстроили пленников в ряд, несколько раз пересчитали их и записали каждого на листочках бумаги, извлечённых из бездонных рукавов своих халатов. Затем велели связать пленникам руки за спиной и повели сквозь толпу ещё продолжавших возбуждённо галдеть японских солдат.

Головнин, шедший первым, оглянулся. Его товарищи молча следовали за ним. Их лица ещё хранили следы возбуждения и борьбы и в то же время были печальны и мрачны.

По щеке Шкаева текла кровь. Эта тонкая струйка крови больше, чем всё остальное, заставила Василия Михайловича снова воспрянуть духом и зажгла в нём первую искру борьбы, которая уже больше не угасала. Он поклялся сделать всё, что было в его силах, чтобы спасти своих несчастных товарищей, если нужно – отдав за это собственную жизнь.

Пленников привели в большой деревянный сарай, находившийся за крепостным валом. Там их поставили на колени и начали вязать верёвками толщиною в палец, причиняя мучительную боль.

Головнин успел заметить, что матроса Макарова среди захваченных в плен нет. Не убит ли он? Это ещё больше увеличило тяжесть, лежавшую на его душе.

Между тем японские солдаты под руководством чиновников продолжали своё дело. Связав пленников толстыми верёвками, они принялись вязать их ещё тонкими, что было мучительнее, так как они глубже впивались в тело.

Но как ни больно было Василию Михайловичу от верёвок, однако мысль его напряжённо искала выхода из ловушки, в которую он с товарищами попал.

Заметив, что солдаты вязали пленников совершенно одинаковым образом, делая совершенно одинаковые петли и узлы, он подумал: «Этот способ, надо быть, подробно разработан законами, кои жестоки в этой стране. Нам предстоят великие мучения».

Руки пленников были скручены так, что локти почти сходились за спиной, а кисти были связаны вместе на груди. На шею были накинуты и в локти продеты петли, от которых шли длинные концы. Их, как вожжи, держали солдаты.

При малейшей попытке к бегству, стоило лишь натянуть такой аркан, и руки начали бы ломаться, а петля вокруг шеи перехватила бы дыхание.

Но и этого японцам показалось мало. Они туго-натуго перевязали своим пленникам тонкой бечёвкой ноги выше колен и под икрами, совершенно приостановив обращение крови.

Затем японцы перекинули свободные концы верёвок через матицу[117] сарая, натянули их так, что пленные не могли пошевелиться, и тогда не спеша, смело обыскали их. После этого японцы уселись в кружок на пятки и, не торопясь, закурили свои крохотные медные трубочки на длинных чубуках.

Под такой пыткой пленников продержали около часу. Потом солдаты, несколько ослабив верёвки, стягивающие ноги, повели пленников в поле, а оттуда – к лесу, который начинался на ближних горах. При этом каждого из них держал за конец аркана особо приставленный к нему человек, а сбоку шёл ещё вооружённый солдат. К горам вела каменистая тропа. Идти по ней со связанными ногами было очень трудно. Пленники падали. Но их поднимали и снова ставили на ноги. Взобравшись на первую возвышенность, они увидели море и на нём свой шлюп, сверкавший на солнце лебединой белизной своих распущенных парусов.

Вид его великой болью пронзил сердце Головнина. А когда шедший за ним Хлебников сказал: «Василий Михайлович! Взгляните в последний раз на нашу «Диану»!» – то оба они заплакали.

Больше они не оборачивались, чтобы не видеть ни «Дианы», ни моря, которое было безмятежно-спокойно, как небо, с которым оно сливалось на горизонте. Природе не было дела до того, что творилось в их душах.

Когда отошли на довольно большое расстояние от крепости, послышалась пушечная пальба.

Головнин ясно отличал выстрелы своих пушек от крепостных. Перестрелка хотя и возбудила в душе его необыкновенное волнение и даже мелькнувшую на мгновенье надежду спастись, но всё же он прекрасно знал, что шестифунтовые ядра его орудий не могут причинить никакого вреда земляным валам крепости, а несколько десятков матросов, даже при полном самоотвержении, бессильны против многочисленного японского гарнизона.

Сейчас больше всего он боялся, чтобы шлюп не загорелся от неприятельских ядер или не сел на мель в мелководном заливе, а экипаж его, подобно им самим, не попал в плен к японцам. В таком случае горестная участь пленников никогда не стала бы известной их отечеству.

Василий Михайлович мысленно взывал к благоразумию своего друга Рикорда, с которым судьба так жестоко разлучила его.

Верёвки, которыми были связаны пленники, всё сильнее заставляли себя чувствовать. Головнин был особенно туго связан, и шея его была так перетянута, что, пройдя несколько вёрст, он начал задыхаться. Лицо его опухло и почернело. Он едва мог говорить. Тогда матросы и Хлебников стали знаками просить японцев ослабить верёвки, которыми был связан Головнин. Но японцы были так напуганы пальбой, что бежали, не оглядываясь, и только подгоняли своих пленников.

Японцы не думали об их страданиях. Зато, переходя через самый малый ручей, брали русских под руки, опасаясь, как бы кто из них не бросился в воду. Должно быть, им было приказано доставить пленников живыми.

Выбившись из последних сил, Головнин потерял сознание. Японцы начали лить на него воду. Он пришёл в себя, но из носа и изо рта у него шла кровь. Штурман Хлебников лёг на землю, заявив, что пусть его убьют, но он не тронется с места, пока его капитан не будет развязан. И все пленники по его примеру повалились на каменистую тропинку. Да, пусть их лучше убьют!..

Японцы растерялись, о чём-то начали совещаться меж собой и, наконец, ослабили на Василии Михайловиче верёвки.

После этого двинулись дальше. Вдали блеснуло море, по-прежнему спокойное и пустынное, а за ним виднелись далёкие и смутные очертания какой-то земли. То был пролив и за ним остров Матсмай. Когда дошли до пролива, пленников ввели в низкий каменный дом и дали им по чашке рисовой каши. Сапоги со всех сняли и по-прежнему перетянули туго-натуго ноги верёвками.

– Эх, и народ же эти японцы! – сказал Шкаев, глядя на суетившихся вокруг него солдат. – Связанных и то боятся!

Между тем японцы, очевидно уже считая себя в безопасности от всяких случайностей, уселись в кружок на полу среди комнаты и стали пить чай и курить, не забывая, однако, каждые четверть часа подходить к связанным и проверять крепость верёвочных пут.

Вдруг к пленникам ввели Макарова, которого товарищи, да и сам Василий Михайлович уже считали погибшим.

– Макаров, друг мой, – сказал с волнением Василий Михайлович, – если бы у меня были свободны руки, я обнял и поцеловал бы тебя. Что с тобой было?

Макаров рассказал, что солдаты привели его не