К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Об обстановке в Советском Союзе можно судить по многим обстоятельствам, связанным с поездкой по нашей стране летом 1936 г. крупнейшего французского писателя Андре Жида. Еще в начале 30-х гг. 60-летний писатель объявил себя врагом капитализма и стал выражать открытые симпатии Советскому Союзу и лично Сталину. Его пригласили в СССР, где были изданы в срочном порядке некоторые из книг Андре Жида. Принимали гостя роскошно, организатором приема был М. Кольцов. Повсюду устраивали богатые банкеты, столы ломились от напитков и закусок. Андре Жид протестовал, но его протесты оставляли без внимания. Своим друзьям он говорил: «У меня ужас перед этими пиршествами. Мне они очень не нравятся. Они не только абсурдны – они аморальны». В своей поездке Андре Жид должен был следовать по заранее определенному маршруту. Он часто выступал, однако все его речи подвергались строгой цензуре. Так, например, из речи, которую Андре Жид готовился прочесть в Ленинграде, был удален следующий «крамольный» абзац:

«После торжества революции искусство всегда в опасности, так как оно может стать ортодоксальным. Триумф революции прежде всего должен дать искусству свободу. Если оно не будет иметь полной свободы, оно потеряет всякую значимость и ценность. А так как аплодисменты большинства означают успех, то награды и слава будут уделом лишь тех произведений, которые читатель может понять с первого раза. Меня часто беспокоит мысль, не чахнут ли в неизвестности где-ни будь в СССР новые Китс, Бодлер или Рэмбо, которых не слышат из-за их силы и своеобразия».

Когда Андре Жид был в Москве, здесь умер А. М. Горький. Андре Жид стоял во время похорон на трибуне мавзолея рядом со Сталиным, Молотовым и Микояном. Но ему не разрешили встретиться с Бухариным, хотя последний был еще главным редактором «Известий». Во время путешествия по Грузии Андре Жид решил послать из Гори приветственную телеграмму Сталину. Он написал на бланке: «Проезжая через Гори во время моего чудесного путешествия, я захотел послать Вам…» Но переводчица, сопровождавшая писателя, сказала ему, что нельзя писать просто «Вам», когда идет речь о Сталине, а нужно добавить «великому вождю трудящихся» или что-то в этом роде. Андре Жид отказался изменить текст телеграммы, и тогда переводчица отказалась ее отправить.

Конечно, существовала негласная договоренность о том, что Андре Жид напишет книгу о «стране победившего социализма». Книга вышла в ноябре 1936 г. в Париже. В ней было много похвал в адрес нашей страны и ее руководителей, однако была и вполне справедливая критика. «Не думаю, – писал Андре Жид, – что в какой-либо другой стране мысль менее свободна, более терроризирована, более порабощена.

…В СССР каждый знает раз и навсегда и заранее, что по любому поводу может быть только одно мнение». Осудил Андре Жид и культ личности Сталина: «Его портрет повсюду, его имя на устах у всех. Славословия ему в любой речи. Это результат поклонения, любви или страха?» [328]

Разумеется, книга Андре Жида подверглась оскорбительным нападкам в советской прессе. Ее называли не иначе как «злобным антисоветским памфлетом», «троцкистской бранью», хотя большая часть содержащейся в книге критики совершенно справедлива, а вероятно, даже недостаточна. Злобной критике советская пресса подвергла и самого Андре Жида. Если в 1935 – 1936 гг. в СССР было начато издание его собрания сочинений в переводе на русский язык, то теперь на все его книги был наложен строгий запрет. Я вряд ли ошибусь, если скажу, что с тех пор в СССР в переводе на русский язык не издавалось ни одной новой книги этого знаменитого французского писателя, которому после войны была присуждена Нобелевская премия по литературе. Резко критиковали Андре Жида и такие его коллеги, как Р. Роллан, Л. Фейхтвангер и И. Эренбург. На следующий год Фейхтвангер «исправил» ошибки Андре Жида. Он также совершил путешествие по СССР и написал книгу «Москва, 1937», о которой мы еще будем говорить ниже.

ПЕРВЫЙ «ОТКРЫТЫЙ» СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС НАД БЫВШИМИ ЛИДЕРАМИ ОППОЗИЦИИ

19 августа 1936 г. в Москве в Октябрьском зале Дома Союзов начался первый чудовищный спектакль – так называемый «открытый судебный процесс» над лидерами оппозиции. На скамье подсудимых, главным образом, бывшие лидеры «новой» оппозиции – Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Г. Е. Евдокимов, И. Н. Смирнов, И. П. Бакаев, В. А. Тер-Ваганян, С. Мрачковский и другие, причем многие из них уже второй раз за два года оказались на этой скамье. Всего в группе обвиняемых было 6 человек, их в обвинительном заключении назвали «троцкистско-зиновьевским террористическим центром».

Во время «судебного разбирательства», проходившего до 24 августа, обвиняемые уже не «отпирались». «Мой ущербный большевизм, – заявил Зиновьев, – превратился в антибольшевизм, а благодаря троцкизму я дошел до фашизма… Мы заняли место меньшевиков, эсеров и белогвардейцев, которые не могли открыто выступать в нашей стране».

Каменев, в свою очередь, говорил: «Случайно ли, что рядом со мной и Зиновьевым… сидят эмиссары зарубежных секретных политических ведомств, люди с фальшивыми паспортами, с сомнительными биографиями и несомненными связями с Гитлером, с гестапо? Нет! Это не случайно!» [329] Обвиняемые «охотно» рассказывали и о своей роли в убийстве Кирова и о планах убийства Сталина, Молотова, Кагановича, Чубаря, Косиора, Эйхе. По словам Зиновьева, убийство Сталина планировалось осуществить во время VII конгресса Коминтерна, то есть в 1935 г. Этот акт, как они якобы надеялись, не только должен был вызвать замешательство в партии, но и привести к мощному движению за возвращение к власти Троцкого, Каменева и Зиновьева.

Лишь один И. Н. Смирнов, объявленный на процессе руководителем троцкистского подполья, пытался отвергнуть большую часть предъявленных ему обвинений. Однако он был «уличен» показаниями других подсудимых.

Процесс считался открытым. Но в зале присутствовали лишь несколько десятков заранее отобранных «представителей общественности». Остальными «зрителями» были сами работники НКВД. Были нарушены и другие элементарные нормы судопроизводства. Никаких вещественных улик или документов прокурор СССР А. Я. Вышинский не предъявлял, а коллегия Верховного суда, возглавляемая В. В. Ульрихом, их и не требовала. Все обвинение было построено на показаниях и признаниях самих обвиняемых. В судебных заседаниях не участвовали защитники: предложения нескольких зарубежных адвокатов взять на себя защиту обвиняемых были отвергнуты. Показания обвиняемых были однообразны: перечисление различных преступлений или, еще чаще, планов преступлений, которые подготавливали «центр» и его «филиалы».

Г. Зиновьев, Л. Каменев и другие обвиняемые теперь реабилитированы, и нет необходимости подробно говорить о том, что процесс был фальсифицирован. Однако в 1936 г. доверие партии и большинства народа к Сталину, НКВД и к советскому суду было еще велико. Сомнения возникали у немногих, и мало кто решался высказать их даже среди своих близких друзей.

Судебный процесс 19 – 24 августа и смертный приговор всем обвиняемым вызвали новую волну репрессий, прокатившуюся по всей стране. В первую очередь арестовывали бывших членов «левых» оппозиций. Газеты были полны сообщений о «разоблачении» замаскированных троцкистов, большинство из которых и не собирались утаивать свое прошлое. «Скрытый троцкист», «Покровитель троцкистов», «Троцкисты на идеологическом фронте», «Троцкистская диверсия в науке», «Троцкистский салон писательницы Серебряковой», «Следы троцкизма в Наркомземе Узбекистана» – статьи с такими заголовками печатались в ту пору повсюду.

Некоторые из обвиняемых по делу «троцкистско-зиновьевского центра» к показаниям на предварительном следствии неожиданно стали добавлять новые – о своих преступных связях с Бухариным, Рыковым, Радеком, Пятаковым, Сокольниковым, Серебряковым, Углановым, Шляпниковым и другими еще не арестованными бывшими оппозиционерами различных направлений. В связи с этим в газетах 21 августа 1936 г. опубликовали распоряжение А. Я. Вышинского о проведении следствия по делу о причастности указанных выше лиц к контрреволюционному заговору. На предприятиях и в учреждениях состоялись митинги, требовали «до конца расследовать связи Бухарина, Рыкова, Томского и других с презренными террористами». Не дожидаясь такого расследования, М. П. Томский покончил жизнь самоубийством. По свидетельству сына Томского Юрия (единственного оставшегося в живых члена этой семьи), его отец застрелился сразу же после неожиданного визита Сталина. Последний пришел в квартиру Томского в Кремле с бутылкой вина в руках и заперся с ним в кабинете. Потом раздался громкий крик – это М. П. Томский кричал на Сталина, обзывая его нецензурными словами. Распахнув дверь кабинета, Томский потребовал, чтобы Сталин убирался вон. Сталин ушел в крайнем раздражении, а через несколько минут в кабинете раздался выстрел. В эти же дни хотел застрелиться и А. И. Рыков. Однако домочадцы буквально вырвали из его рук револьвер, о чем позднее очень жалели.