К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Кроме очных ставок, на квартиру Бухарина и Рыкова почти каждый день доставлялись копии протоколов «показаний» тех деятелей партии, которые были уже арестованы и от которых следователи НКВД постоянно получали все новые и новые сведения по поводу их «вредительской» и «террористической» деятельности. Имя Бухарина и Рыкова встречалось в этих показаниях очень часто. Такие же пачки протоколов получали и другие члены и кандидаты в члены ЦК ВКП(б).

В начале февраля 1937 г. в кремлевскую квартиру Бухарина пришли трое чекистов и вручили предписание о выселении его из Кремля. Николай Иванович растерялся. Его беспокоила судьба огромной домашней библиотеки и архива. Куда их перевозить? Вдруг раздался звонок по внутреннему кремлевскому телефону – «вертушке». Звонил Сталин.

«Ну как у тебя дела, Николай?» – как ни в чем не бывало спросил Сталин. Бухарин сказал, что к нему явились люди из комендатуры Кремля с предписанием о немедленном выселении. Не задавая других вопросов, Сталин громко сказал: «Гони ты их всех к черту!» Непрошеные гости, разумеется, немедленно удалились.

Уже с декабря 1936 г. Бухарин не выходил из своей квартиры, находясь как бы под добровольным домашним арестом. Состояние его было ужасно, посещали Бухарина и мысли о самоубийстве. Во время процесса «параллельного центра» Бухарин все время находился в таком страшном напряжении, что почти не спал.

Как известно, процесс в Доме Союзов закончился 30 января 1937 г. 13 человек были приговорены к расстрелу. Радек, Сокольников и Арнольд – к 10 годам заключения, Строилов – к 8 годам. Присутствовавшие в зале чекисты и представители общественности встретили этот приговор криками одобрения, как и толпа москвичей, собравшихся возле Дома Союзов. На следующий день руководимый Н. С. Хрущевым Московский горком партии созвал на Красной площади грандиозный митинг, на котором сотни тысяч рабочих и служащих московских предприятий одобрили «суровый, но справедливый» приговор.

ФЕВРАЛЬСКО-МАРТОВСКИЙ ПЛЕНУМ ЦК ВКП(б)

Вскоре после окончания процесса Радека – Пятакова было намечено провести пленум ЦК ВКП(б). В повестке дня этого пленума, заблаговременно разосланной членам ЦК, стояли два главных вопроса: 1. О Бухарине и Рыкове. 2. О подготовке партийных организаций к выборам в Верховный Совет СССР. Пленум ЦК открылся 25 февраля 1937 г. Сообщение о «преступной деятельности» Бухарина и Рыкова, а также о «шпионско-вредительской деятельности» некоего нового «контрреволюционного центра» сделал Н. Ежов. Обсуждение велось в резких и грубых тонах. Существует легенда, что некоторые члены ЦК защищали Бухарина и Рыкова, возражали против начавшихся массовых репрессий. Но этого не было. Никто не осуждал политику Сталина и НКВД, все обвиняли Бухарина и Рыкова, требовали привлечения их к ответственности, приводили многочисленные примеры плохой работы предприятий и учреждений из-за вредительства бывших оппозиционеров. Конечно, не все выступления на пленуме были одинаковы. Так, например, нарком легкой промышленности И. Е. Любимов пытался приуменьшить масштабы вредительства в его отрасли, что вызвало нападки на него со стороны И. Варейкиса. Нарком здравоохранения Г. Н. Каминский высказал не только сомнение в правомерности некоторых репрессий в Закавказье, но и политическое недоверие Л. Берии, фактическому наместнику Сталина в Грузии и Закавказье. П. Постышев усомнился в правомерности ареста одного из своих ближайших помощников, никогда не участвовавшего ни в какой оппозиции.

Обстановка на пленуме уже достаточно накалилась, когда слово для ответа было предоставлено Бухарину. Он отверг выдвинутые против него обвинения. Когда он сказал: «Я не Зиновьев и не Каменев и лгать на себя не стану», Молотов закричал с места: «Не будете признаваться, этим и докажете, что вы фашистский наймит, они же в своей прессе пишут, что наши процессы провокационные. Арестуем – сознаетесь!» Бухарин зачитал их с Рыковым совместное заявление о том, что показания против них, данные подсудимыми на процессе Пятакова – Радека, являются клеветническими. Бухарин и Рыков обвинили НКВД в фабрикации ложных показаний и предложили создать комиссию по расследованию деятельности НКВД. «Вот мы тебя туда пошлем, ты и посмотришь!» – выкрикнул Сталин.

Для подготовки решения пленум создал комиссию в составе примерно 30 человек, прервав на два дня свою работу. Эти два дня Бухарин провел дома. У него уже не было никаких надежд. Он написал письмо «Будущему поколению руководителей партии». Это письмо он попросил жену выучить наизусть. «Ты молода, – сказал он, – и ты дождешься, когда во главе партии будут стоять другие люди». Несколько раз Бухарин проверял жену, а когда убедился, что она запомнила текст слово в слово, письмо сжег.

«Ухожу из жизни, – писал в этом письме Бухарин. – Опускаю голову не перед пролетарской секирой, должной быть беспощадной, но и целомудренной. Чувствую свою беспомощность перед адской машиной, которая, пользуясь, вероятно, методами Средневековья, обладает исполинской силой, фабрикует организованную клевету, действует смело и уверенно.

Нет Дзержинского, постепенно ушли в прошлое замечательные традиции ЧК, когда революционная идея руководила всеми ее действиями, оправдывала жесткость к врагам, охраняла государство от всяческой контрреволюции. Поэтому органы ЧК заслужили особое доверие, особый почет, авторитет и уважение. В настоящее время в своем большинстве так называемые органы НКВД – это переродившаяся организация безыдейных, разложившихся, хорошо обеспеченных чиновников, которые, пользуясь былым авторитетом ЧК, в угоду болезненной подозрительности Сталина, боюсь сказать больше, в погоне за орденами и славой творят свои гнусные дела, кстати, не понимая, что одновременно уничтожают самих себя, – история не терпит свидетелей грязных дел!

Любого члена ЦК, любого члена партии эти “чудодейственные” органы могут стереть в порошок, превратить в предателя-террориста, диверсанта, шпиона. Если бы Сталин усомнился в самом себе, подтверждение последовало бы мгновенно.

Грозовые тучи нависли над партией. Одна моя ни в чем не повинная голова потянет еще тысячи невиновных. Ведь нужно же создать организацию, “бухаринскую организацию”, в действительности не существующую не только теперь, когда вот уже седьмой год у меня нет и тени разногласий с партией, но и не существовавшую тогда, в годы “правой” оппозиции. О тайных организациях Рютина и Угланова мне ничего известно не было. Я свои взгляды излагал вместе с Рыковым и Томским открыто.

С восемнадцатилетнего возраста я в партии, и всегда целью моей жизни была борьба за интересы рабочего класса, за победу социализма. В эти дни газета со святым названием “Правда” печатает гнуснейшую ложь, что якобы я, Николай Бухарин, хотел уничтожить завоевания Октября, реставрировать капитализм. Это неслыханная наглость. Это – ложь, адекватна которой по наглости, по безответственности перед народом была бы только такая: обнаружилось, что Николай Романов всю свою жизнь посвятил борьбе с капитализмом и монархией, борьбе за осуществление пролетарской революции.

Если в методах построения социализма я не раз ошибался, пусть потомки не судят меня строже, чем это делал Владимир Ильич. Мы шли к единой цели впервые, еще не проторенным путем. Другое было время, другие нравы. В “Правде” печатался дискуссионный листок, все спорили, искали пути, ссорились и мирились и шли дальше вперед вместе.

Обращаюсь к вам, будущее поколение руководителей партии, на исторической миссии которых лежит обязанность распутать чудовищный клубок преступлений, который в эти страшные дни становится все грандиознее, разгорается, как пламя, и душит партию.

Ко всем членам партии обращаюсь!

В эти, быть может, последние дни моей жизни я уверен, что фильтр истории, рано или поздно, неизбежно смоет грязь с моей головы.

Никогда я не был предателем, за жизнь Ленина без колебания заплатил бы собственной. Любил Кирова, ничего не затевал против Сталина.

Прошу новое, молодое и честное поколение руководителей партии зачитать мое письмо на пленуме ЦК, оправдать и восстановить меня в партии. Знайте, товарищи, что на том знамени, которое вы понесете победоносным шествием к коммунизму, есть и моя капля крови!» [335]

Это письмо свидетельствует не только о личной трагедии Бухарина, но и о том, что он до самого конца не понимал страшного смысла происходящих событий. Бухарин защищает только себя, ни слова о Зиновьеве, Каменеве, Пятакове и других, уже уничтоженных Сталиным видных деятелях партии, оправдывает все прежние репрессии против «врагов партии», беспощадность и даже жестокость прежней ЧК. Пишет, что ничего не знал о существовании тайных организаций Рютина и Угланова, не подвергая сомнению существование этих контрреволюционных «тайных организаций». Бухарин пишет, что у него уже семь лет «нет и тени разногласий с партией» и что он «ничего не затевал против Сталина». Письмо Бухарина – это, конечно, не завещание умудренного опытом государственного деятеля, а крик отчаяния. И тем не менее это очень важный человеческий документ. Не следует забывать также, что Бухарин писал это письмо не только для «будущих руководителей», но и для молодой жены, которую мог бы испугать иной текст.