Записки под партами - Ники Сью

— Молодой человек, — словно лезвием по стеклу звучит мужской голос. Открываю глаза, а веки такие тяжелые, видимо все же закемарил. — Вы что тут делаете?

- Жду, — отзываюсь хрипло. Губы пересохли, а во рту противная горечь. Воды бы.

— Ох, да что ж такое, — качает головой врач. — Она ж не при смерти, в конце-то концов.

— Мне плохо без нее, — говорю слишком быстро, то, что крутится на языке столько часов подряд. Хотя уверен, мужику в белом халате все равно. Таких как я тут пруд пруди.

— Дети, — вздыхает врач, закатывая глаза. А затем на его постаревшем лице вдруг мелькает улыбка.

— Мужчина, — в коридор вбегает медсестра, та самая которую я вчера достал с расспросами. А впереди нее человек высокий, широкоплечий, а глаза такие замученные, впалые. На вид за сорок, а может и больше. Мужчина отталкивает женщину в белом халате и приближается к нам с доктором.

— Где она? Что с ней? — Кричит он, не сдерживая эмоции. Я молча сижу на скамье и смотрю снизу вверх на незнакомца, догадываясь, кто это может быть. Только почему сейчас. Почему так поздно. Ведь уже утро.

— Вы кто? — Устало спрашивает доктор, поправляя очки на переносице.

— Где моя дочь? Филиппова! Таисия Филиппова! — Умоляюще взывает ее отец. А меня вдруг злость берет, какого черта он только сейчас приехал. Ведь единственная дочка попала в аварию, домой не вернулась ночевать. Неужели ему настолько плевать. Сжимаю челюсть, отворачиваясь. Сорвусь же. Знаю себя.

— А, Филиппова, — говорит доктор, выдыхая, — здесь она, здесь. Все с ней хорошо. Не переживайте. Спит она еще. — Спокойно так озвучивает врач. И как они только постоянно поддерживают эту гармонию, ведь от такого дурдома можно и самому шарики с роликами попутать. Мне бы его стойкость. В институтах их, что ли этому учат.

— Где? Где она? — Не унимается отец Таси.

— Здесь, вон, — указывает неожиданно на меня, — можете рядом с ее парнем подождать, пока я осмотрю ее.

— Ч-что? — Явно приходи в шок мужик, который зовется «отцом». Он аккуратно так наклоняется, потому что меня закрывает спина товарища в белом. Чувствую на себе пронзительный взгляд, изучает видимо. Удивлен, не иначе.

— Здрасти, — сквозь зубы цежу, потому что злюсь. Что за родители у нас с ней. Насколько ж глубоко наплевать на собственных детей. Зачем вообще деторождением занимаются.

— Присаживайтесь, — командует доктор, а сам в это время скрывается за дверью Тасиной палаты. Отец ее громко сглатывает, да-да, у меня отлично со слухом. Он нервничает. Я тоже нервничаю. Но у нас разные симптомы. Мужик делает неуверенный шаг в мою сторону, он все же пониже меня будет, да и худей, как ни глянь. Между нами вырастает моментально стена. Безмолвная такая, режущая по перепонкам. Я, сдерживаю себя, не лучшее время и место для разговоров. Да и не самая удачная ситуация для знакомства.

— Т-ты… — неуверенно так разрывает тишину мужчина, скрещивая руки в замок. — В-вы…

— Да, мы с вашей дочерью в отношениях, — стараюсь говорить спокойно, но честно, сдерживаться сложно. Твою мать, как он спал вообще этой ночью. Как мог мять подушку и обнимать свою благоверную, когда дочки не было под крышей.

— Вот как… — дрожит его голос. Видать у них эта неуверенность семейное дело. — К-как давно?

— Что? — Поворачиваю голову в его сторону и замечаю на висках седину.

— Ну… — пытается подобрать слова, видимо, а может озвучить вслух тот факт, что у его дочки есть парень, дается с трудом просто. — Отношения, как давно у вас эти? — И тут меня прорывает.

— С того момента, как ваша жена выгнала Тасю ночевать на улицу, — руками сжимаю сиденье, впиваясь ногтями до боли в железо.

— Ч-что? В смысле? — Вскидывает удивленные брови он.

— Тридцать первого за пару часов перед курантами я нашел ее на мосту в слезах, сидящую на холодном асфальте. Хотя нет, — мой голос звучит слишком саркастично, слишком противно даже для самого себя. Но контролировать эмоции я, увы, не в силах. — Все началось гораздо раньше. Когда же, — откидываюсь назад на спинку железного стула. Тянусь руками к подбородку, делая вид, будто пытаюсь вспомнить.

— Ч-что за чушь ты несешь? — Срывается на крик мужик.

— Точно, — перевожу взгляд на него, — наверное, все началось тогда, когда ее Яна заперла в кабинете ОБЖ, а она ревела там, сидя на подоконнике второго этажа. В субботу. В выходной день. — Усмехаюсь грустно, тяжело вздыхаю, потому что вспоминать наполненные слезами глаза любимой девушки слишком тяжело.

— ТЫ! — Не выдерживает мужик, подскакивает с места.

— Или когда ее гопники чуть не изнасиловали, когда она ночью ждала трамвай на остановке. Или…

— ЧТО ЗА… — орет ее отец, а в глазах шок. Да такой дикий, будто события всей его жизни разбиваются с каждым моим словом, оставляя после себя куски грязных стекляшек.

— Тася, как маленький беззащитный котенок, — тоже встаю. Мы стоим близко, так что если бы он был кем-то другим, я бы, наверное, ему врезал. За всю ту боль, за все те слезы, которые проливала его дочь. Но не смогу. Она ведь не простит меня. Да и не имею на это права. — Почему же вы не оберегаете своего ребенка? Разве какая-то женщина сможет заменить собственную кровь? Не мне вас судить, но если она будет плакать из-за вас, из-за вашей жены, из-за ее дочек, я заберу ее! Ясно вам? — Ледяным тоном произношу каждое слово. Пусть знает, что теперь у Таси есть человек, которому не все равно. Не позволю больше ее обижать. Никому.

— Так, — дверь из палаты открывается, прерывая наш разговор. Врач озадачено переводит взгляд то на меня, то на мужчину напротив, а затем сообщает: — больная очнулась, можете заходить.

— Вы первый, — показываю жестом, чтобы ее отец входил. — А я потом, позже.

— Угу, — кивает мужик, а на самом лица нет. Бледный, до ужаса. Я закидываю руки в карманы и злюсь, что позволил ему идти. Ведь всю ночь ждал этого часа, ждал минутки, когда смогу взглянуть на Тасю. Но сейчас, после всех этих сказанных слов, понимаю, правильным будет отступить.