Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

европейском стиле, я порылась в спальне прислуги и нашла длинное черное хлопчатобумажное платье с белыми манжетами – рюшами и высоким воротником, а еще белый фартук, белый чепец и кожаную ключницу. Сняв изношенное платье, которое носила несколько месяцев, я переоделась в одежду горничной. А также забрала фартук, чтобы перешить его в рубашку для Маленькой Звезды, и кожаную ключницу, которую можно было использовать как игрушку. Под кроватью я нашла пару поношенных текстильных туфель на резиновой подошве и надела их.

С тех пор я проникала на виллы в платье горничной и грабила дома при свете дня. Гангстеры не трогали меня, считая иностранкой, как и солдаты, которые думали, что я слуга иностранца. Поэтому я беспрепятственно входила и выходила через парадные двери.

Я осмелела. Когда оставшиеся дома были заперты и опустошены, я переправилась на другой берег на пароме и добралась до северного района недалеко от Хункоу. Я видела вывеску для лиц без гражданства, но не собиралась оставаться здесь надолго. Район был небогатый, и вполне вероятно, что я вернулась бы домой с пустыми руками.

* * *

– Айи?

Я испугалась, услышав до боли знакомый голос, отдернула руку от бамбукового подноса, с которого собиралась стащить кусок сушеного батата, и обернулась. Мне не послышалось. Напротив меня, рядом с табличкой «МЕСТО ДЛЯ ЛИЦ БЕЗ ГРАЖДАНСТВА», стоял Эрнест.

На жарком воздухе позднего лета он выглядел изможденным, его лицо было бледным, глаза ввалились. «Что ты с собой сделал?» – хотела я спросить, но сдержалась.

– Ты… Что случилось, Айи?

Какая ирония. Мы по-прежнему думали одинаково. Я могла видеть себя его глазами. Я больше не была живой и яркой, как картинка. У меня не было зеркала, но я видела свое отражение в воде. Моя кожа, которая раньше сияла, как жемчужина, посерела и потускнела, лицо было усеяно пятнами грязи, на удаление которых не оставалось сил. Мои глаза, в которых раньше отражалось мерцание тысячи огней, лихорадочно блестели от голода, а под ними стало проявляться то, чего я очень боялась. Морщины.

– Случилась война. Что ж еще? – Я смотрела прямо перед собой, туда, где японский солдат на мотоцикле потирал руки, напевая незнакомую мне мелодию. Он еще не заметил нас.

Эрнест, пошатываясь, обогнул вывеску и протянул руку. В его глазах стояли слезы, а взгляд был полон сожаления, радости и многого другого.

– Я так счастлив. Глазам своим не верю. Я думал, что больше никогда тебя не увижу.

Он не лгал, он все еще любил меня. «Но зачем утруждать себя такими словами?»

– Я искал тебя, Айи.

Он собирался спросить о нашей дочери, отругать меня за мой эгоизм. Но он не имел на это права. Он бросил меня и ни разу не пришел навестить.

– Ты сказал, что все кончено.

Солдат вскинул винтовку на плечо, целясь в нас, и крикнул Эрнесту, чтобы тот отошел. Но Эрнест, казалось, не слышал.

– Прости меня.

Что это вообще значило? Он просил прощение за то, что любил меня, что оставил меня? Я потеряла свой бизнес, поссорилась со своей семьей, разрушила свою жизнь ради него. И он выгнал меня, беременную его ребенком. Я осталась без ребенка, без своего дома, и моя жизнь разрушена. Как бы мне хотелось никогда не влюбляться в него, никогда не нанимать его на работу. Я жалела, что вообще повстречала его.

– Прощай, Эрнест.

Глава 78

Эрнест

Он смотрел, как она уходит, когда солдат толкнул его обратно на предназначенную для них территорию. Эрнест хотел окликнуть ее и спросить: что случилось? Почему она не с Ченгом? И простит ли она его? Но он не мог вымолвить ни слова. Он бросил ее, когда был богат, а теперь, потеряв свое состояние и свободу, было бы бессмысленно просить ее руки. И все же он был рад увидеть ее лицо, благодарен за то, что забрел без надежды и цели на границу района и пригляделся к женщине в платье служанки. Это была она. Словно бессвязный сон, видение с далекого неба, цветной рисунок над пыльной улицей.

Она изменилась, но кто бы не изменился? Она ненавидела его, но чего еще он мог ожидать? Он все еще любил ее. Он всегда будет любить ее.

* * *

Зима наступила рано.

Держа палочку для еды замерзшими пальцами, Эрнест прижал большой палец к таро, которое держал в другой руке, и сдвинул палочку вперед. Черная кожура легко соскользнула. Время от времени он останавливался, чтобы размять онемевшие от зимнего холода пальцы. Закончив соскабливать кожуру, он положил таро в бамбуковую корзину у своих ног. У похожего на картофелину овоща с черной кожей и пушком, плоть была бледной, как камень. До сих пор он никогда не видел таро. Он долго учился чистить эти клубни палочкой для еды. Кто бы мог подумать, что китайская палочка окажется такой универсальной?

За чистку таро ему платили две сладкие картофелины. Сладкий картофель был крестьянской едой, но для японцев клубни таро стоили дороже. Благодаря этой работе он выжил здесь, в гетто. Это было не так уж плохо. У большинства людей не было таро, которое можно было бы почистить. В нищете и изоляции, с которыми он смирился, Эрнест тоже не видел ничего плохого. Он считал это своим наказанием, шансом понять свою неудачу и возможностью искупить вину.

Вдалеке раздался звук ревущих двигателей. Он поднял глаза. В конце застроенной лачугами улицы, рядом с военной базой, на бронированных машинах ехала группа японских солдат в зеленых зимних куртках. Они покидали базу или, возможно, участвовали в других учениях на окраине. Он не знал, что происходит на войне, кто выигрывал, а кто проигрывал. Японцы по – прежнему покупали таро, и это все, что ему нужно было знать.

Старый Лян, его домовладелец и работодатель, наклонился, чтобы собрать очищенные клубни таро в корзину. Позже он нарежет их и продаст на рынке, а жена Старого Ляна соберет кожуру, вымоет, рассортирует и приготовит на ужин. Ничто не тратилось впустую.

– Смотри, смотри. Твоя цицзы здесь. – Ваша жена здесь.

Эрнест поднял глаза. На другой стороне улицы к нему быстро шла Голда в когда-то красной полушинели, которая почернела от постоянной носки. Он не удивился, что старый Лян принял Голду за его жену. С тех пор как Эрнест переехал в гетто, Голда очень часто сидела на его бамбуковой койке, накрывалась соломенным матрасом, разговаривала, заливалась слезами, потом говорила еще больше. Устав, она крепко обнимала его.

У него не хватало духу