Амур-батюшка - Николай Задорнов

– Покуда не осмотрелись, – отвечал Пахом, с недоумением глядя на толстяка. – А может, где и есть! – оглянулся он на Ивана.

– Я слыхал, есть в одном месте золото, – заговорил Бердышов, вынимая трубку изо рта, и глаза его засверкали. – Но не знаю еще, верно ли…

Толстяк снова оглядел Ивана. Неприязнь мелькнула в его взоре. Он быстро отвел глаза, но их как магнитом тянуло к Бердышову. Толстяк словно силился вспомнить, где видел этого человека.

Подошли пассажиры с дамами. На пароходе дали второй свисток. Дрова были нехороши. Капитан обругал Федора и приказал не брать тут ничего. Толстяк вместе с другими пассажирами пошел к сходням, но вдруг обернулся.

– Ну, будьте здоровы! – кивнул он мужикам, как старым знакомым.

– И тебе не хворать! – почтительно отозвался Пахом. – Про золото желает узнать. Кто такой?

– Это Бенерцаки, грек. Банкир, миллионер, – сказал Иван. – У него прииски в Сибири и по Верхнему Амуру. Сам-то он не в Петербурге ли живет?

– Скажи ты, какой богач! А как просто разговаривает!

– Видать, будто ладный мужик!

– Вот и проникают за нами люди с капиталом! – заметил Барабанов. Он поскреб в затылке, сожалея, что дернул его черт за дрова запросить с капитана на водку прежде времени, когда обязался без всякой приплаты по контракту поставлять. – Экая собака! – со злом молвил он про капитана.

Забурлило колесо парохода. Из двух труб повалил дым, раздались удары колокола, и «Казакевич» стал отходить, гулко хлопая по воде широкими лопастями и выгоняя из-под кормы ярко-синие пенистые волны.

– Вот весело, брат ты мой, калинка! – молвил дедушка Кондрат. – У нас в Расее и пароходов нет таких!

– А старосту мы им опять не назначили, – вспомнил исправник, когда в окне каюты с отошедшего парохода стала видна релка с избами, пашнями и тайгой. – Живут как отшельники!

– Да-а… – как бы спохватился Барсуков. – Ну, ничего! Они приписаны к Тамбовской волости, а там есть старшина… Их так и прозвали – «Медвежье поселье». Пароходы здесь почти не пристают, мы редко бываем… Но теперь священник будет.

Петр Кузьмич не забыл назначить старосту – он кривил душой. Барсуков был человеком либеральных убеждений, которые скрывал от Оломова, как от полицейского, и поэтому как бы чувствовал свою зависимость от исправника, хотя был выше его по должности и по чину.

Барсукова интересовало, как будут жить мужики, если дать им полную свободу. Они порвали с прошлым, покинули свою общину и ушли на Амур. Он замечал, что в крестьянах пробуждается тут сознательное желание нести тяготы и обязанности.

Разовьются ли они, поймут ли условия современной жизни, составят ли сильное общество, или уже все вытравлено из них татарщиной и крепостным правом?

Вечером мужики собрались на завалине у Ивановой избы. Сверху по реке шел баркас. Хозяин его – купец, видимо не зная, где на ночь глядя в островах и туманах искать деревню, держал курс в протоку.

– Оттуда сейчас, куда ни глянь, – синё!

– В тени мы!..

– Ну, ты теперь видал, Тимошка, – попыхивая трубкой, спросил Бердышов, – какие бывают амурские господа?

Он держал трубку в кулаке, и, когда затягивался, огонь просвечивал сквозь пальцы, которые краснели, как угли.

– Одинаково, хрен редьки не слаще! – отвечал Силин. – Только эти будут попузастей да поносастей.

– Уж рыщут люди, высматривают, где что есть, – молвил Федор Барабанов.

– Это он так просто поговорить вышел, поглядеть, что за новая деревня, – как бы оправдывая грека, примирительно сказал Иван.

– Зачем ему?

– А уж он теперь знает, что есть такая-то пристань, живет столько-то мужиков, что за люди и какая местность, – усмехнулся Иван. – Ему все годится, все пойдет в дело!.. А золото ему найдут без нас. У него разведка своя – много людей нанято!

– Про питейное поминал, – молвил дед Кондрат, сидевший особняком на краю завалины.

– Когда еще никого не было на Амуре, он с мошной сюда пришел. Их таких несколько сюда выпустили. Наняли они рабочих и загнали их на болото золото искать. Сразу дело развернули!

– Вот я и говорю, – перебил Тереха, осклабясь и тыча пальцем в грудь Бердышова. – Мы-то не умеем… А тут, может, самим бы заняться.

– Капитала да сноровки нету! – подхватил Федор.

Темнело. Река тонула в сырой мгле. Дельдика пробежала с охапкой наломанного орешника.

– Идемте в избу, – пригласила Анга. – Сейчас печку затопим, чаю наварим.

Мужики любили посидеть у Ивана. В его покосившемся зимовье пивали они не раз чай и водку.

Всем хотелось к Ивану, но именно поэтому никто виду не подал и не шевельнулся.

Не отозвавшись на приглашение, продолжали разговор.

– Верно, у этого грека и капитал и уменье, – серьезно сказал Федор. – А у мужиков сила есть, руки, а как подступиться – не знают. А здесь земля новая. Может, в ней такие богатства лежат, что ахнешь! А грек-то уж богат! А мы еще не собрались…

– Вот и задача народу – пусть выбьется, – сказал Егор. – На то, говорят, и щука в море…

– А ты, Федя, все про мужиков беспокоишься, – усмехнулся Силин. – Поди, сам хочешь на них, как на почтовых…

– Не худо бы тебя в пристяжные, – засмеялся Иван. – В кореню не потянешь.

– Где его искать, это золото, мы и не знаем! – подхватил Тереха.

– Да нам и ни к чему, – строго сказал Пахом.

– Кто бы и захотел это золото открыть, а старый-то капитал не даст подняться, забьет… Мужик расейский более робкий, ему в голову вбито, чтобы не браться за новое дело: мол, кроме земельки, ничего не умеешь, не способен ни к чему, – рассуждал Федор.

– Вот и беда, – подтвердил Тереха.

– Мужик поглядит на старый-то капитал, как он в новой земле угнездился. «Ну-ну, – скажет, – и верно, мол, я – темный, природа моя такая, ни к чему не годный, кроме как работать на других…»

– Какие рассуждения! – тихо сказал дед, злобясь на Федора.

– Но уж тут-то не такие мужики! – воскликнул Силин.

– Сибирский тракт обучил уму-разуму! – согласился Егор.

– Есть закон, – оказал Иван, – если кто нашел золото и хочет мыть, должен внести большие залоги. Полиция следит, чтобы зря не мыли, не хищничали… Ну, а все моют – кто тут углядит? Сбивай, Федор, капитал, ищи речку и заводи свой прииск. Разве нельзя нажиться на Амуре? Что уж тут жаловаться!

– Да уж не без того! – отозвался Пахом.

Ему не было дела до всех этих приисков. «Я и без золота проживу, – думал он. – Зачем оно мне? Буду пашню пахать на вольной-то земельке!»

Словно читая его мысли, Кузнецов сказал:

– Нет, от золота нам не надо отказываться.

– Скипел чайник, – сказала Анга, выходя из двери.

– Конечно! Нельзя и нам отставать, хвататься надо! – воскликнул Федор. – На новом-то месте надо разбогатеть.

– На новом месте и жить надо по-новому, – весело сказал Егор.

Барабанов недовольно махнул рукой:

– Смотри: спохватишься, да поздно будет!

– Богатства я не ищу… – молвил Егор и поднялся.

В семье Кузнецовых из поколения в поколение передавалось предубеждение против богатства и богачей. Чтобы сколотить богатство, надо стать сухим, черствым душой. Кто копит – не отзовется душа того ни на что доброе, в ней нет жалости, дружбы, любви.

Добрый, отзывчивый не погонится за богатством. Может быть, поэтому человек с широкой душой всегда небогат.

В старой жизни Егор твердо знал правило, что с трудов праведных не построишь палат каменных. В новой амурской жизни, полагал он, люди могут зажить трудами, без обманов. Тут всем дано поровну, у кого есть руки.

Но и тут не желал себе Егор палат и богатства. Он искал жизни согласной в семье и с соседями и по трудам достаточной. Слыша, что кто-нибудь богатеет, он не завидовал, а от души говорил: «Ну, это им!.. А у нас свое!» Он радовался, что остается небогатым, но крепким на земле, что дети его растут в работе и ничего не боятся, что крепок он всем своим родом во всех корнях.

Егора разобрала досада. Он смотрел на соседа и как бы не узнавал его. Теперь уже Барабанов не такой черный, спаленный солнцем, как в первый год, когда пришли. Он побелел, отошел в избе от загара, стал как приезжий городской. Неужели тоже хочет рвать и хапать, а не трудиться? Кому завидует?

– Ты, Егор, понять не хочешь, – с чувством восклицал Федор, подскакивая к Кузнецову. – Люди и здесь такие же!

Левое плечо у Егора чуть заметно выдалось вперед и приподнялось, как у молодого кулачного бойца, который похваляется удалью. Светлая борода придавала ему вид молодцеватый, в светлом, открытом взоре была прямота.

– Нет, тут жизнь будет справедливей. Не зря люди сюда поднялись. Старое мы не зря оставили.

Зависть, зло Федора были не по душе Егору.

– А бог-то? – молвил дед Кондрат.

– До бога высоко, до царя далеко! – засмеялся Федор.

Егор в бога верил, хотя попов не любил. Он с силой кинул шапку оземь.

– Человек трудится, страдает для чего-то!