Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

в перипетии личных взаимоотношений между частными лицами. Для британских гражданских законов характерны двойственные трактовки, а уголовные, наоборот, разрабатываются таким образом, что те или иные действия толкуются либо как законные, либо как незаконные – а это хорошо работает в основном в ясных ситуациях, когда речь идет, скажем, об убийстве. Однако правонарушения, в основе которых лежат домогательства и преследование, в разных странах воспринимаются по-разному – в зависимости от сложившихся гендерных ролей, а также культурных норм и традиций, которые могут очень сильно различаться.

В Британии сторонники законодательных изменений в том, что касается навязчивого преследования, в частности такие организации, как Фонд Сьюзи Лэмплаф [68], в конце концов одержали верх. Им удалось представить подобное поведение как нечто большее, чем просто «причинение беспокойства». Они аргументировали свою позицию тем, что исходить из иного понимания было бы опасным упрощением, поскольку не учитывался тот факт, что в основе правонарушения лежит хроническая зацикленность преступника, а также то, что в таких случаях жертве наносится тяжелый психологический ущерб.

Большинство стран Европы, а также некоторые государства в других регионах мира за последние годы тоже приняли законы, регулирующие этот вопрос. Но проблема в том, что наряду с другими преступлениями, так или иначе связанными с насилием, очень трудно оценить, насколько часто в мире совершаются такие правонарушения, как навязчивое преследование. Подобное поведение может встречаться где угодно, но далеко не все подобные случаи попадают в статистику – тем более что в целом ряде государств подобные правонарушения традиционно не считаются криминальными проявлениями хотя бы в силу разницы в отношении к некоторым гендерным проблемам и гражданским правам. Создается впечатление, что навязчивое преследование меньше распространено в тех странах, где общество более внимательно отслеживает проблемы взаимоотношений между мужчинами и женщинами, а также в тех, где мужчины неохотно сообщают о случаях преследования со стороны представительниц прекрасного пола.

Жертвой Лидии стал доктор Дабл-ю, психотерапевт, практиковавший в частном порядке. Она обратилась к нему в надежде, что он поможет ей справиться со стрессом и чувством опустошенности, возникшими у нее после смерти отца. Лидия пришла на прием к доктору Дабл-ю по совету семейного врача, которому она пожаловалась на бессонницу. Доктор Дабл-ю провел с ней несколько сеансов, и они, похоже, ей помогли. Психотерапевт завершил свою работу в заранее согласованные с Лидией сроки. Примерно шесть месяцев спустя доктор Дабл-ю получил от Лидии открытку ко Дню святого Валентина и сильно встревожился. Она в характерных для нее выражениях сообщала, что любит его. Лидия, в частности, написала, что «с нетерпением ожидает встречи с ним» – как будто между ними существовали некие отношения. Доктор Дабл-ю отправил ей весьма осторожный ответ, в котором напоминал, что их совместная работа закончена, и давал понять, что встречаться с Лидией у него больше нет возможности и для продолжения лечения она может обратиться к другому специалисту. Когда же Лидия снова написала ему и попросила еще об одном, «всего одном последнем сеансе», доктор Дабл-ю вежливо сообщил ей, что не считает, что их встреча принесет какую-либо пользу. Думаю, он ожидал, что этим все и закончится.

Для Лидии же его отказ был неприемлем, и она развязала целую кампанию, направленную на то, чтобы заставить доктора Дабл-ю встретиться с ней, бомбардируя его сотнями электронных писем и смс-сообщений. Поняв, что он не намерен на них отвечать, Лидия пожаловалась на него в контрольно-надзорные органы, заявив, что доктор Дабл-ю пытался склонять ее к сексуальным отношениям, когда она была его пациенткой. Это вызвало у психотерапевта беспокойство и смущение, поставило его в весьма неловкое положение и скомпрометировало в профессиональном сообществе. Против него завели дисциплинарное дело, его деятельность подвергли тщательной проверке, и доктор Дабл-ю был вынужден прекратить работу до тех пор, пока все это не закончится. Ситуация обострилась еще больше, когда он столкнулся с Лидией рядом со своим домом и был вынужден потребовать, чтобы она немедленно ушла. Впоследствии он рассказал суду, что с ним никогда не случалось ничего подобного и что в его душе поселился страх.

Лет сто назад такое поведение Лидии было бы расценено как свидетельство «эротомании», или синдрома Клерамбо, – недуга, названного в честь психиатра, который жил и работал в XIX веке и впервые описал пациентов, которые испытывали иллюзии по поводу того, что они якобы находятся с кем-то в любовных отношениях. Обычно такие люди считают, что объект их чувств отвечает им взаимностью, даже если они с ним никогда не встречались; бывает и так, что возлюбленный или возлюбленная существуют лишь в их воображении. В ранних научных трудах по психиатрии говорилось, что «типичными» случаями эротомании следует считать ситуации, когда иллюзорное любовное томление испытывает взрослая, зрелая женщина, но это не создает каких-либо рисков и в худшем случае может вызывать у других людей досаду и раздражение. Это представление об эротомании как о психическом заболевании, характерном для женщин и не представляющем опасности для окружающих, резко контрастирует с оценкой маниакальной зацикленности некоторых мужчин на своих бывших подругах (именно ее сегодня нередко ассоциируют с навязчивым преследованием). Такая одержимость иногда способна создавать высокие риски и в определенных случаях приводить к фатальным проявлениям насилия. Разумеется, именно о них мы обычно и узнаём – как и о тех ситуациях, когда объектом навязчивого преследования время от времени становится какая-то знаменитость.

За последние несколько десятилетий исследователи выяснили, что существует много разных типов действий, которые можно истолковать как навязчивое преследование. Порой те, кто занимается подобными вещами, умудряются оставаться в рамках закона. Для этого они, например, часто используют тактику обращения в суд по вопросам опеки над детьми – в целях оказания давления на бывшего супруга или супругу и их запугивания. Другие даже никогда не встречались и не пересекались с объектом своих нежных чувств и преследуют его не напрямую, а опосредованно, в частности вступая в контакт с членами его семьи или друзьями, – эта ситуация тоже подразумевает высокие риски. Одна жертва подобных действий как-то рассказывала мне, что навязчивые преследования со стороны некоего незнакомца, которым она подверглась, «заразили всю ее жизнь, словно какой-то вирус». Люди, уличенные в навязчивом преследовании, имеют в своем распоряжении несметное количество доступных им вариантов поведения. Миграция многих правонарушителей такого рода в киберпространство не позволяет достоверно оценить, растет ли число таких преступлений в нашем обществе. Полагаю, здесь дело обстоит примерно так же, как при проведении тестирования на зараженность тем или иным вирусом, – чем больше об этом вирусе известно, тем больше выявляют случаев заражения им.

Недавно мужчина, осужденный за навязчивое преследование, во время осмотра сказал мне следующее:

– Я думаю, если вы кого-то любите, то не